Отец поспешил окрутить ее с дальним родственником, мелким чиновником, у которого не было ни кола ни двора.
Этот вертлявый господин, чувствуя, что к ним обращено внимание всего зала, оказывал молодой супруге всяческие знаки внимания: то что-то жарко шептал ей, то вдруг до неприличия страстно целовал ее руки.
Александр вдруг разрыдался, кричал какие-то бессвязные слова. Потом и вовсе потерял сознание.
Судебное заседание прервали на час, а мужа Клавдии попросили покинуть зал.
Итак, суд присяжных — самый гуманный из всех судов — приговорил Александра Кару к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на двенадцать лет.
Убийца отправился на далекий остров Сахалин.
Отец не бросил сына, поломавшего ему всю жизнь, — помогал Александру деньгами, подбодрял письмами. Каторжанин тоже писал, жаловался на тяготы жизни. Но вот его письма перестали приходить.
Алоиз Осипович обратился в тюремное ведомство. Чиновники навели справки и официально известили, что «А.А. Кара, осужденный на 12 лет каторжных работ по статьям… пропал без вести».
Но один из чиновников проговорился, что летом 1905 года матерые преступники сманили Александра в побег. В дороге они его убили и съели. Увы, подобные истории, как знает читатель, на Сахалине не были редкостью.
Эпилог
Летом того же, 1905 года произошла и другая трагедия. Впрочем, по порядку.
После свадьбы Клавдия быстро разочаровалась в своем муже. Он был беден, да и не стремился стать богатым. Кроме того, муж был равнодушен к самой Клавдии и вообще к домашнему очагу. Свое маленькое жалованье он торопился или пропить с дружками, или проиграть в карты.
Вот от этого человека Клавдия родила ребенка — мальчик появился на свет недоношенным и прожил всего лишь одну неделю.
Клавдия быстро опустилась. Она располнела, одевалась небрежно, целый день могла ходить неприбранной. К ведению домашних дел она, как и ее муж, охоты не имела, да и под родительской крышей не была к тому приучена.
И то сказать: бедность к изящной жизни плохо располагает. Пока еще оставались подарки Александра Кары, в семье кое-как сводили концы с концами. Но вот все было промотано, пропито, проедено. Жизнь сделалась настоящей каторгой, хоть и без острова Сахалина. Клавдия достала большую дозу стрихнина, ушла в дровяной сарай, приперла дверь изнутри и приняла яд.
…Ее не могли отыскать целую неделю. Хоронили Клавдию в закрытом гробу, ибо ее лицо и руки сильно попортили крысы.
Маска смерти
На тихой улице
Морозным и снежным декабрем на петербургской стороне, в собственном доме, обложенная подушками и грелками, умирала старушка Анна Пискунова. Умирала она долго, не торопясь, с чувством собственного достоинства.
Пискунова была интересной личностью. Она относилась к тому племени, которое в народе с легкой руки классика прозвали «плюшкиными».
Поначалу такие люди берегут каждую копейку в заботе о будущем. Но мало-помалу эта бережливость становится патологической скаредностью. И чем ближе старость и естественное освобождение от всего земного, тем они больше трясутся над каждой копейкой. Скопидомы подавляют в себе многие благие желания, отказываются от радостей жизни. И все это совершается в насмешку над здравым смыслом.
Пискунова происходила из мещан. Она овдовела лет двадцать назад. Ее муж — простой крестьянин, начинал с ломового извоза. Но умело повел дело и сколотил большой капитал. Теперь старушка владела двухэтажным домом на каменном цоколе, многими драгоценностями и наличными (частью, впрочем, в процентных бумагах) в количестве значительном — более ста пятидесяти тысяч.
Драгоценности и деньги хранились в большом сундуке, стоявшем в спальне — у изголовья Пискуновой.
Можно помянуть и про несколько пудов столового серебра, которым были набиты ящики буфета и комода, также украшавших спальню.
Все эти сокровища служили причиной того, что в спальне старушки с раннего утра и до позднего вечера вертелись постные физиономии тех, кто имел надежду от них, то есть от сокровищ, поживиться.