Блудный сын

Подобно оперению некоторых пород птиц, населяющих тропические леса, фамилия доктора постоянно меняла окраску. Гарнопук, который поддерживал с доктором шапочное знакомство, никак не мог ее запомнить. Когда Гарнопуку казалось, что фамилия доктора – Чижов, он оказывался Щегловым, когда возникало убеждение, что доктор – Снегирев, он оказывался Орловым. Поэтому Гарнопук бросил бесполезные попытки поймать докторскую фамилию в силки своей памяти, а стал его именовать просто «доктором с птичьей фамилией». И был прав, потому что сегодня на двери докторского кабинета на Гороховой висела табличка с крупными золотыми буквами: «Кандидат медицинских наук, доктор Зябликов Е.Н.».

– Ишь ты, Зябликов… – удивленно покрутил головой Гарнопук и постучал костяшками пальцев в толстую, обитую лоснящейся кожей, дверь докторского кабинета.

Доктор Зябликов утопал в глубоком кресле. Его кабинет состоял из двух комнат. В первой он предавался беседам с пациентами, во второй – их пользовал.

Доктор с птичьей фамилией был «новым русским» от медицины. Также, как «новые русские» от экономики полагают, что человека определяют размеры его кошелька, доктор Зябликов полагал, что человека определяет состояние его здоровья. А точнее – нездоровья, потому что по твердому убеждению доктора, здоровых людей в природе не существует. Любимое его выражение было: «Здоровые – это те, кто пока не догадывается, насколько они больны». Это было альфой мировоззрения доктора с птичьей фамилией. Омегой же являлась стойкая убежденность, что все, касающееся внутреннего мира человека, охватывается одним именем и понятием – Фрейд. Если бы воображение доктора внезапно приняло форму географической карты, она бы вся состояла из членоподобных горных вершин, символизирующих фаллическое начало мира, глубоководных впадин и пещерообразных кратеров, с нетерпением раскрывающих

свои каменистые створки в ожидании оплодотворяющей струи. Все остальное пространство было бы затянуто плотными слоями облаков под названием «либидо», на которых, как на троне, восседал бы творец этой однообразной вселенной – доктор Фрейд.

Каждый свой шаг доктор сверял с Фрейдом. Он давно уверовал в гениальность венского доктора, и, как всякий человек, обретший почву под ногами, лучился весельем и чудовищной самонадеянностью.

Выслушав Гарнопука, он вскочил и забегал по кабинету, возбужденно жестикулируя.

– А-а-а! – кричал он, – вот видите, наконец-то, и вас прижало… Поняли теперь, что без Фрейда – никуда? А?

Он подбежал к шефу и на радостях стал тыкать его пальцем в плечо и грудь, при этом безостановочно хихикая.

– Вот вы? – кричал он, сверля воображаемые дырки в телесном

корпусе шефа, – вы же придавлены комплексами, как трава асфальта-

укладчиком. Признайтесь, в детстве подглядывали в окошко ванной,

когда там мылась молоденькая соседка по коммунальной квартире? А?

Признайтесь?

Шеф, густо покраснев, беспомощно оглянулся на Гарнопука и

медленно отодвинулся подальше от железного пальца доктора.

– Доктор, наш руководитель родился в деревне и ванную впер-

вые увидел в двадцать лет. Так что подглядывать за соседкой, как

вы изволили предположить, он никак не мог… – пришел на выручку

шефу Гарному.

– Не важно… – радостно закричал доктор. – Это я так, образно выражаюсь. А вообще, – не подглядывал в ванной, так подглядывал в бане?.. Вспомните, зима, снег, а вы на цыпочках стоите у запотевшего окошка и глазом – зырк… – доктор распалялся все больше и больше. – А там, в мутном облаке пара – здоровенные бабищи… Феллиниевские зады, пудовые гири грудей, мощные ноги…

– Чего? – угрожающе привстал шеф.

– Ага… ага… – еще веселее забормотал доктор. – Вот, зацепило! – он подмигнул Гарнопуку. – Ну, вспомнили? Женщины кутаются в пар, мелькают березовые венички, запах распаренного березового листа дурманит голову… А среди этих женщин… Кто? Стоять! Я спрашиваю, кто? – вдруг дико заорал доктор.

– Кто? – испуганно прошептал шеф, покачиваясь, как во сне.

– Мама… Твоя мать…

– Чья? – спросил шеф, тараща глаза.

– Твоя мама, твоя… Голая, абсолютно голая… – зловеще зашептал доктор, склоняясь к уху шефа.

Легкий удар в челюсть остановил словоизвержение доктора. Он пролетел несколько метров и с мягким стуком опустился возле кресла. Зелинский и Гарнопук бросились подымать доктора.

– Психопат… Психоманиакальный агрессор… – бормотал доктор, потирая ушибленную скулу.

– Да не психопат он, – запротестовал Гарнопук. – Просто у него мать умерла, когда шефу было полтора года…

– Полтора года? Что ж вы мне сразу не сказали? – глядя на шефа, укоризненно покачал головой доктор. – Это кардинальным образом меняет дело. Вероятно, вы остались с отцом? Конечно, отсутствие женского образа, на который ребенок может излить свои фантазии, заменяется образом отца. Отец заключает в себе два начала. Как у вас дела с онанизмом?

Шеф пошел на доктора, как танки Гудериана на Москву – яростно и напролом. Зелинский и Гарнопук дружно схватили его с обеих сторон.

– Пустите! – бормотал шеф. – Убью гада… Раздавлю, как вошь…

– Лобковую? – поинтересовался доктор, отступая вглубь кабинета.