Бобо в раю. Откуда берется новая элита

Правила, устанавливающие приоритет здорового образа жизни, воспринимаются как способ ненавязчиво, исподтишка привить людям нравственные законы. Люди, им следующие, соблюдают дисциплину и проповедуют самоограничение, но делают это не ради души, но ради тела. Публицисты с активистами не раз указывали на нравственное обнищание образованного класса. Как следствие, в сексе и прочих удовольствиях превыше всего представители этого класса ценят полезность, безопасность и прочие утилитарные достоинства. Если вы живете в обществе, где редко кто оскорбится упоминанием Господа всуе, но почти все возмутятся, увидев, как беременная женщина прикуривает сигарету, значит, мирские ценности преобладают над божественными. Нельзя познать Бога, не следуя Его законам, особенно тем, что регулируют наиболее интимную сферу вашей жизни. Приверженность здоровому образу жизни и ответственному потреблению отлично рифмуется с поверхностностью и отсутствием ясных ориентиров.

Бобо, как обычно, не закрывают глаза на критику. Но посколь ку они так ценят свою независимость и автономность, то и подчиниться какому-то определенному набору заповедей им очень непросто. При этом их переполняют духовные порывы и манит потустороннее. Они не готовы отказываться от кажущихся невинными удовольствий только потому, что так велит какая-то религия, однако с удовольствием привнесли бы духовность в повседневную жизнь. Вот эти оппозиции – между независимостью и подчинением, материализмом и духовностью – мы и разберем в следующей главе.

6. Духовная жизнь

Я сижу на камне, на берегу Блэкфут-Ривер в Западной Монтане. Осеннее солнце блестит на воде, подсвечивая прибрежный тростник. Воздух тих и сух, я в полном одиночестве, если не считать парящего в небе ястреба и форели, что плещется в реке. Я приехал на место действия романа Нормана Маклина и экранизации Роберта Редфорда «Там, где течет река», и сижу вот, жду, когда время остановится и я почувствую мистическое единение с природой.

Но оно не останавливается. Я уже полчаса провел в этом прекрасном месте, а просветления так и не ощутил. Рядом бьется вечный пульс жизни: что-то нашептывает ветер, качаются ветви, беззвучно проплывает, покачиваясь, утка. Джон Мур был бы уже, наверное, в полном восторге. У Маклина бы уже завязалась содержательная беседа с рекой. Альдо Леопольд уже бился бы в экстазе, восхищаясь красотой какой-нибудь хворостинки. А мне хоть бы хны. Не тот, наверное, сезон для просветления.

Раньше я никогда не обращал на это внимания, но ведь больше всего искателей душевной гармонии с природой приезжают в Монтану именно ближе к середине лета. Именно посреди лета снимают фильмы наподобие «Заклинателя лошадей», а горожане приезжают в Монтану подлечить свои издерганные души. Но теперь октябрь, и место, наверное, подысчерпало свой духоподъемный ресурс. «В конце концов, все сходится воедино там, где течет река», – пишет Маклин, и, когда я прочел это в своей гостиной несколько месяцев тому, мысль показалась мне чрезвычайно глубокой. А теперь я даже не понимаю, что это, черт побери, значит. Во едино сошлись только мои замерзшие пальцы. В приключенческих книгах суровые условия обязательны к преодолению и лишь придают героям бодрости, но у меня от холодного ветра скоро отвалятся конечности. И в полном одиночестве ко мне приходят не глубокие прозрения, но мелкие страхи.

Писатели-натуралисты особенно ценят моменты, когда весь мир сводится до здесь и сейчас: ты, вода, лосось. Но на десять миль вокруг я не найду ни души. И если подумать о превратностях, которые могут подстерегать здесь одинокого путника – вывихнутая нога, сломанная машина, внезапный приступ аллергии, – то в поисках внутренней гармонии вблизи телефона-автомата или станции «Скорой помощи» видятся свои преимущества. Треск веточки кажется уже предвестником спешащего познакомиться гризли. Я смотрю на часы и понимаю, что пора б уже испытать единение с творением Божьим, а то ведь на шесть у меня зарезервирован столик в Мизуле.

Душевная лихорадка