Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни

2) Что в дискуссиях журнала «Современник» мельчали и покрывались публицистическим налётом культурные ценности 30-х годов XIX в. (От вечного? – мельчали конечно.)

3) Что передвижники не выражали народной тоски по идеалу красоты, по нравственной силе, а Нестеров и Врубель возродили её. (Недооценен Перов.)

4) Что в 10-е годы XX в. русская культура сделала новые шаги в художественном развитии человечества – и упрёки Горькому (!) за оплёвывание этого десятилетия. (Не вызывает сомнений.)

5) Народ хочет быть не только сытым, но и вечным. (А если уже не так, то ничего мы не стоим.)

6) Земля – вечное и обязательное, в отрыве от неё – не жизнь. (Да, я ощущаю – так, я в этом убеждён. А Достоевский воскликнул: «Если хотите переродить человечество к лучшему… то наделите его землёй! В земле есть что-то сакраментальное… Родиться и всходить нация должна на земле, на почве, на которой хлеб и деревья растут».)

7) Деревня – оплот отечественных традиций. (Опоздано. Сейчас, увы, уже – не оплот, ибо деревню убили. Но было – так. Разве – царский Санкт-Петербург? Или Москва пятилеток?)

8) Ещё и купечество ярко проявляло в себе русский национальный дух. (Да, не меньше крестьянства. А сгусток национальной энергии – наибольший.)

9) Народная речь – питание поэзии. (На том стою и я.)

10) У нас выросло просвещённое мещанство. (Да! – и это ужасный класс, – необъятный, некачественный образованный слой, образованщина, присвоившая себе звание интеллигенции – подлинной творческой элиты, очень малочисленной, насквозь индивидуальной. И в той же образованщине – весь партаппарат.)

11) Молодого человека нашей страны облепляют: выхолощенный язык, опустошающий мысль и чувство; телевизионная суета; беготня кинофильмов.

Одним словом, в 20-е – 30-е годы авторов таких статей сейчас же бы сунули в ГПУ да вскоре и расстреляли. Года до 1933 за дуновение русского (сиречь тогда «белогвардейского», а ругательно на мужиков – «русопятского») чувства казнили, травили, ссылали (вспомним хотя бы доносительские статьи Осипа Бескина против Клюева и Клычкова). Потом исподволь чувство это разрешали, но – красноперемазанным, в пеленах кумача и с непременным тавром жгучего атеизма. Однако уцелевших подросших крестьянских (и купеческих? а то и священских?) детей, испоганенных, пролгавшихся и продавшихся за красные книжечки, – иногда, как тоска об утерянном рае, посещало всё-таки неуничтоженное национальное чувство. Кого-то из них оно и подвинуло эти статьи составить, провести через редакцию и цензуру, напечатать.

И понятно, что в тех же месяцах официальная советская пресса, начиная с «Коммуниста», лупанула «Молодую гвардию» за эти статьи. «Порицание было единодушным», как пишет Дементьев, и «казалось, что дальнейший разговор не имеет смысла». Но компатриоты из «Молодой гвардии» ещё и после разгрома чалмаевских статей пытались вытягивать противоестественное соединение «русскости» и «коммунистичности», эту помесь дворняжки со свиньёй, столько же стоющую, сколько «диалог» между коммунистами и христианами до того дня, пока коммунисты не придут к власти.

Но обо всём том, может быть, не узналось бы и не упомнилось, и мои б очерки были на несколько густых страниц полегче, если б редакции «Нового мира» не взбрела несчастная идея – влиться в общее «ату», да ещё поруча статью писать засохшему Дементьеву.

Если вспомнить десятилетия советской литературы, поток ортодоксально-помойной критики разных напостовцев, литфронтовцев, рапповцев, ЛитЭнциклопедии 1929–33 годов, а потом официальщины СП, – право же, статьи Чалмаева никак не покажутся худшим образцом. Чем же так они рассердили и раззарили «Новый мир»?

Эмоциональный толчок был – расплатиться за свою вечную загнанность: изо всех собак, постоянно кусающих «Новый мир», одна провинилась, отбилась – и свои же кусают её. Смекнув ситуацию: вот удобно ударить и нам! Чем ударить? – марксизмом конечно, чистейшим Передовым Учением. Дементьеву это было очень сродни. Но по крайней мере один человек в редакции – Твардовский мог бы помнить и понимать пословицу: волка на собак в помощь не зови. Даже на злых враждебных собак всё-таки не зови в помощь волка марксизма, бей их честной палкой – а волка не зови. Потому что волк твою собственную печень слопает.

Но в том-то и дело, что марксизм не был для «Нового мира» принудительным цензурным балластом, а так и понимался, как учение Единственно Верное, лишь бы было «исходно чистым». Так и атеизм, очень необходимый для этого выступления, был своеродным, искренним убеждением всей редколлегии «Нового мира», включая, увы, Твардовского. И потому не случайны были и не показались им ошибочными аргументация и тон этого позорного выступления журнала – так незадолго до его конца. (Говорят, Дорош был против этой статьи.)