Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни

– Я зна-аю, – возбуждался он к спору и раскуривался, – вы ж – за церковки! за старину!.. – (Да не плохо бы и крестьянскому поэту тоже…) – То-то они вас не атакуют.

– Да меня не то что атаковать, меня и называть нельзя.

– Но вам я прощаю. А мы – отстаиваем ленинизм. В нашем положении это уже очень много. Чистый марксизм-ленинизм – очень опасное учение (?!), его не допускают. Хорошо, напишите нам статью, в чём вы не согласны.

Статья не статья, а предыдущие страницы уже у меня были, тезисно на листочке. Статьи, конечно, я писать не буду вместо Самсоновской катастрофы, но – можно ли говорить? После полувека подавленья всякого изъясняющего слова, отсеченья всякой думающей головы – такая всеобщая перепутанность, что даже и близким друг друга не понять. Вот им, друзьям, об этом открыто – можно ли?.. Да в «Новом мире» для меня такая уж добрая всегда обстановка, что часто духу не хватает развёртывать им неприятные речи.

– Александр Трифоныч, вы «Вехи» читали?

Три раза он меня переспросил! – слово-то короткое, да незнакомое.

– Нет.

– А Александр Григорьич читал когда-нибудь? Думаю, что не читал. А зачем безо всякой надобности лягнул два раза?

Нахмурился А. Т., вспоминая:

– О ней что-то Ленин писал…

– Да мало ли что Ленин писал… в разгаре борьбы, – добавляю поспешно, без этого – резко, без этого – раскол!..

Твардовский – не прежняя партийная уверенность. Новые поиски так и пробиваются морщинками по лицу:

– А где достать? Она запрещена?

– Не запрещена, но в библиотеках её зажимают. Да пусть ваши ребята вам достанут.

Тут перешли в другой кабинет, как раз к этим самым ребятам – Хитрову, Лакшину.

Твардовский, громогласно-добродушно, но и задето:

– Слушайте, он, оказывается, двенадцатый к «письму одиннадцати», просто не успел подписаться!

Когда смех перешёл, я:

– Александр Трифоныч, так нельзя: кто не с нами на 100 %, тот против нас?.. Владимир Яковлевич! Вы обязаны найти «Вехи» для А. Т. Да вы сами-то читали их?

– Нет.

– Так надо!

Лакшин, достаточно сдержанно, достаточно холодно:

– Мне – сейчас – это – не надо.

(Интересно, как он внутренне относится к статье Дементьева? Не могут же не оскорблять его вкуса эти затхлые заклинания. Но если нравятся Главному – не надо противоречить.)

– А зачем же вы их лягаете?

Так же раздельно, выразительно, баритонально:

– Я – не лягаю.

Ну да, не он, а – Дементьев!..

Я: – Великие книги – всегда надо.

И вдруг А. Т., посреди маленькой комнаты стоя, большой, малоподвижный, ещё руки раскинув, и с обаятельной улыбкой откровенности:

– Да вы освободите меня от марксизма-ленинизма, тогда другое дело. А пока – мы на нём стоим.

Вот это – вырвалось, чудным криком души! Вот это было уже – вектор развития Твардовского! Насколько же он ушёл за полтора года!

Была бы свободная страна, действительно – открыть другой журнал, начать с ними публичную дискуссию с другой стороны, доказать самому Твардовскому, что он – совсем не Дементьев. А в нашей стране иначе распорядилась серая лапа: накрыла и меня, накрыла и их.

Как уже давила, давила, давила всё растущее, пятьдесят лет.

* * *

После бурной весны 68-го года – что-то слишком оставили меня в покое, так долго не трогали, не нападали.

Получил французскую премию «за лучшую книгу года» (дубль: и за «Раковый», и за «Круг») – наши ни звука. Избран в американскую академию Arts and Letters – наши ни ухом. В другую американскую академию, Arts and Sciences (Бостон), и ответил им согласием, – наши и хвостом не ударили. На досуге и без помех я раскачивался, с весны 1969 скорость набирал на «Р-17» и даже в Историческом музее, в двух шагах от Кремля, работал, – дали официальное разрешение, и только приходили чекисты своими глазами меня обсмотреть, как я тут. И по стране поездил – никаких помех. Так долго тихо, что даже задыхаешься.

Не знаю, в КГБ ли придумали или сам по себе изобретательный авантюрист, – но пока я скрываюсь в затёмках, а по Москве громко проявился лже-Солженицын, и ведёт себя скандальнейше: устраивает размашистые кутежи в «Славянском базаре», пьяно кричит, что он – великий писатель, пристаёт к женщинам и заказывает себе встречи с красивенькими артистками. И что мне делать? Спасибо, Копелев помог его изобличить. А как дальше остановить? Куда написать? [11]

Летом 1969 получил я агентурные сведения (у меня сочувствующих – не меньше, чем у них платных агентов), что готовится моё исключение из СП, – но замялось как-то, команда странная была: «отложить заседание до конца октября», далёкий расчёт! Настолько рязанское отделение СП само ничего не знало – что за неделю до исключения выдавало мне справки на жизнь. Разрешительный ключ был: что в четвёртый четверг октября объявили Нобелевскую премию по литературе – и не мне! Одного этого и боялись. А теперь развязаны руки. Дёрнул Соболев (СП РСФСР) из Москвы, вызвал туда нашего Эрнста Сафонова, завертелось.