Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни

Но тут-то и вступил в работу – Донец! Уж он-то – как ждал всю жизнь этого архива, как жил для него. Накинулся. Как всегда, не зная досуга и воскресений и себя не помня, – он за год сделал работу троих, до подробностей (ещё многое выписывая себе), и представил нам полный обзор структуры и состава. (Всё это требовало многих встреч и передач. Архив был сперва у Гали Тюриной, потом частью перевозился к Люше, помалу относился к Донцу и обратно, частью отступил потом к Ламаре (на бывшую «бериевскую» квартиру), – ведь мы и тут должны были скрываться по первому классу, и открытой конторы не было у нас никогда.)

По мере того как материалы открывались – всё, что могло пригодиться Даме, надо было предлагать Даме (а она больше была в Крыму, не в Ленинграде, а наши материалы не для почты). А что-то надо было и мне – как собственно донская тема и свидетельство очевидца незаурядного. (А я – и принять уже не мог. Я так был полон напитанным, что потерял способность абсорбции. И интересно было в Крюкова вникнуть, и уже не помещалось никуда. Люше пришла счастливая мысль, сразу мною принятая: Крюкова – автор ли он «Тихого Дона», не автор, – взять к себе персонажем в роман – так он ярок, интересен, столько о нём доподлинного материала. Какой прототип приносит с собой столько написанного?! Я – взял, и правда: для сколького ещё место нашлось! И как потяжливо: в донскую тему войти не собственной неопытностью, но – через исстрадавшегося дончака.)

Ирина Николаевна получала свежие донские материалы – и гипотеза у неё вырабатывалась. В зимний приезд, наверное в начале 1971, она привезла с собой три странички (напечатанные как «Предполагаемый план книги»), где содержались все главные гипотезы: и что Шолохов не просто взял чужое, но – испортил: переставил, изрезал, скрыл; и что истинный автор – Крюков.

Да, в этом романе – и нет единой конструкции, соразмерных пропорций, это сразу видно. Вполне можно поверить, что управлялся не один хозяин.

У И. Н. даже и по главам намечалось отслоение текста истинного автора. И даже взята была задача: кончить работу воссозданием изначального текста романа!

Могучая была хватка! Исследовательница уже вначале захватывала шире, чем ждали мы. Да только здоровья, возраста и времени досужного не оставалось у неё: опять надо было зарабатывать и зарабатывать. А мы – сами сидели без советских денег, от валютных же переводов от подставных лиц с Запада И. Н. отказалась, и мы не сумели в 1972–73 годах освободить её от материальных забот. А то бы, может быть, далеко шагнула бы её книга.

Поначалу вывод, что автор «Тихого Дона» – мягкий Крюков, разочаровывал. Ожидалась какая-та скальная трагическая фигура. Но исследовательница была уверена. И я, постепенно знакомясь со всем, что Крюков напечатал и что заготовил, стал соглашаться. Места отдельные рассыпаны у Крюкова во многих рассказах почти гениальные. Только разводнены пустоватыми, а то и слащавыми соединениями. (Но слащавость в пейзажах и в самом «Тихом Доне» осталась.) Когда ж я некоторые лучшие крюковские места стянул в главу «Из записок Фёдора Ковынёва» – получилось ослепительно, глаз не выдерживает.

Я стал допускать, что в вихревые горькие годы казачества (а свои – последние годы) писатель мог сгуститься, огоркнуть, подняться выше себя прежнего.

А может быть, это – и не он, а ещё не известный нам.

Из разработанного архива, по желанью Марьи Акимовны, наименее ценную часть мы сдали (подставив бойкую Мильевну) в Ленинскую библиотеку и полученные 500 рублей переслали Акимовне. Эта сдача была промах наш: и – мало нам дали, неловко перед Акимовной, и – раскрыли мы след, что где-то около нас занимаются Крюковым. Но: давили нас объёмы и вес, держать-то было трудно, негде.

В июне 1971 я был в Ленинграде и пришёл к М. А. Встреча у нас была хорошая. Акимовна оказалась женщиной твёрдой, по-настоящему несгибчивой перед большевиками, не простившей им ничего, и ни болезни, ни семейные беды (бросал её муж) не ослабили её волю. Она действительно хотела правды о Доне и правды о Крюкове. Пили у неё донское вино, ели донской обед, – мне казалось, она и в мою надёжность поверила. А я – поверил в её тетрадку, что есть она. Только оставалось – привезти её из-за города, из Царского Села, «от той старухи, которая держит» (потому что к самой М. А., как слушка когда-то не удержала, являются, де, от Шолохова то с угрозами, то с подкупом). Обещала – достать к моему отъезду.

Однако не достала. («Старуха не даёт».) Пожалел я. И опять засомневался: может, нет тетрадки? Но зачем тогда так морочить? Не похоже.