Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни

Сурков: Я тоже читал «Пир победителей». Её настроение: «да будьте вы все прокляты!» И в «Раковом корпусе» продолжает звучать то же. Кто изо всех персонажей вошёл в мир героя? Только этот странный Шулубин, так же похожий на коммуниста, как я на… Шулубин, с его безконечно устарелыми взглядами. Не буду скрывать, я человек начитанный. Все эти экономические и социальные теории я хорошо знаю, нюхал я и Михайловского, и Владимира Соловьёва, и это наивное представление, что экономика может зависеть от нравственности. Претерпев столько, вы имели право обидеться как человек, но вы же писатель! Знакомые мне коммунисты имели, как вы выражаетесь, вышку, но это нисколько не повлияло на их мировоззрение. Нет, повесть эта – не физиологическая, это – политическая повесть, и упирается всё в вопросы концепции. И потом этот идол на Театральной площади, – хотя памятник Марксу ещё не был тогда поставлен. Если ваш «Раковый корпус» будет напечатан, эта вещь может быть поднята против нас и будет посильнее мемуаров Светланы. Да, конечно, надо было бы упредить появление повести на Западе, но – трудно. Вот я был последнее время близок к Анне Андреевне Ахматовой, знаю: дала она нескольким человекам почитать «Реквием», походил он несколько недель – и сразу напечатан на Западе. Конечно, наш читатель уже настолько развит и настолько искушён, что его никакая книжка не уведёт от коммунизма, а всё-таки произведения Солженицына для нас опасней Пастернака: Пастернак был человек, оторванный от жизни, а Солженицын – с живым, боевым, идейным темпераментом, это – идейный человек. Мы – первая революция в истории человечества, не сменившая ни лозунгов, ни знамён! «Нравственный социализм» – это довольно обывательский социализм, старый, примитивный, и (в сторону Салынского) не знаю, как можно в этом не разобраться, что-то тут найти.

Салынский: Да я его не защищаю вовсе.

Рюриков: Солженицын пострадал от тех, кто его оклеветал, но он пострадал и от тех, кто его чрезмерно захваливает и приписал ему качества, которых у него нет. Солженицыну если отказываться – то и от «продолжателя русского реализма». Поведение маршала Рокоссовского, генерала Горбатова – честнее, чем ваших героев. Источник энергии этого писателя – в озлоблении, в обидах. По-человечески можно это понять. Однако вы пишете, что ваши вещи запрещают? Да цензура не прикоснулась ни к одному из ваших романов! Удивляюсь, почему Твардовский испрашивает разрешения у нас. Вот я же, например, никогда не просил у Союза писателей разрешения – печатать или не печатать. (Просит Солженицына отнестись с доверием к рекомендациям «Нового мира» и обещает от «любого из присутствующих» постраничные замечания по «Раковому корпусу».)

Баруздин: Я как раз принадлежу к тем, кто и с самого начала не разделял восхищения произведениями Солженицына. Уже «Матрёнин двор» намного слабее первой его вещи. А в «Круге первом» очень много слабого, так убого наивно и примитивно показаны Сталин, Абакумов и Поскрёбышев. «Раковый корпус» же – антигуманистическая вещь. Конец повести подводит к тому, что «по другому надо было идти пути». Неужели Солженицын мог рассчитывать, что его письмо «вместо выступления» так-таки сразу и прочтут на съезде? Сколько съезд получил писем?

Воронков: Около пятисот.

Баруздин: Ну! И разве можно было в них быстро разобраться? Не согласен с Рюриковым: это правильно, что вопрос о разрешении поставлен на Секретариате. Наш Секретариат должен чаще превращаться в творческий орган и охотно давать советы редакторам.

Абдумомунов: Это очень хорошо, что Солженицын нашёл мужество отказаться от «Пира победителей». Найдёт он мужество подумать, как выполнить предложение Константина Александровича. Если мы выпустим в свет «Раковый корпус» – ещё будет больше шума и вреда, чем от его первого письма. И что это значит – «насыпал табаку в глаза макаке-резус – просто так»? Как это – просто так? Это – против всего нашего строя высказывание. В повести есть Русановы, есть великомученики от лагеря – и только? А где же советское общество? Нельзя так сгущать краски, нельзя подавать повесть так безпросветно. Много длиннот, повторов, натуралистических сцен – всё это надо убрать.