С нашей высоты хорошо заметны такие далекие и совсем не страшные разрывы мин. Открыли минометчики огонь, все три расчета, по одному из каждой роты. Только мимо, не туда ложатся мины, куда мы указали. Духи молчат, себя не обнаруживают. Им-то что, смеются небось над нами: разрывы в ста – ста пятидесяти метрах от их окопов ложатся.
– Куда ты бьешь, урод? Ты куда целишь, твою мать, – весь вспотев, корректирует огонь Герка, – я тебе который раз повторяю, ориентир номер один – это куча камней, бери влево сто метров, там их пулемет…
– Я тебе где другие ориентиры возьму? – после короткой паузы кричит он. – Тут, кроме камней, нет ничего… Сам пошел на… Какие градусы?.. Откуда я знаю… Нет! Нет! Нет накрытия…
Корректировка огня – это наука. Тут требуется точная привязка топографической карты к местности, тут нужны заметные ориентиры, тут необходим армейский дальномер со специальной сеткой делений. Нет у нас ничего. Как слепой объясняет глухому, как ему в незнакомом городе попасть в другой район, так и мы корректируем огонь. Нет! Нет накрытия. А как мы могли ночью лучше ориентиры выбрать? Тут нет зацепок для прицела – горы, они и есть горы. Надрывается в микрофон Герка:
– Мимо! Мимо! Да чтоб ты своей бабе так между ног попадал… Ой! Извините, товарищ майор, я это не вам… есть позвать…
Повернувшись в мою сторону, связист зовет:
– Тебя комбат.
Подползаю, надеваю скользкие от пота резиновые наушники и, будто далекий писк, слышу голос комбата:
– Ориентировочно через пять минут будут вертолеты. Трассерами укажешь им направление для удара. Понял?
– Ясно, – тихонько отвечаю я.
– Не слышу! – теперь уже ревет в наушниках голос комбата.
– Микрофон ближе, – шепчет Герка.
– Вас понял! – повторяю я, поднеся ближе к губам микрофон.
Закончена связь. Пересохло в глотке, и опять завибрировали «фибры души».
– Ну как? – надевая на свою остриженную голову взятые у меня наушники, устало спрашивает Герка. – Сильно ругался?
– Ну вот, ребята, и конец нам пришел, – отвечаю и после короткого матерного ругательства всем громко объявляю: – Будем вертолеты трассерами на цели выводить. Давайте, пока они не подошли, по два магазина одними трассирующими снарядим.
– Может, обойдется? – неуверенно спрашивает, повернувшись в мою сторону, Витек.
Нет, Витька, не обойдется, даже и не надейся. Сильно, очень сильно дрожат мои «фибры души» – значит, конец нам. Хотя, может, и обойдется: на войне трудно наперед говорить…
Указывать цели трассирующим огнем – это ясно показать противнику, где сидят наблюдатели. Это, конечно, не так красиво, как в героических стихах: «Вызываю огонь на себя!», но по сути то же самое. Первое, что делает противник, обнаружив наблюдателя, – старается его уничтожить. По трассам нас быстро засекут. А у духов есть мощная машинка ДШК: как долбанут из нее тяжелыми крупнокалиберными пулями, так только камушки от укрытий в разные стороны полетят. А дальше нас, лишенных защиты, быстро перестреляют.
– Витек! Герка! Быстро на другую сторону горы откатились, вас там ответным огнем не достанут. А уж как нас грохнут, так вы корректировку продолжите.
Никто не спорит, никто не выделывается: «Да давай я останусь, а ты уходи», или что-нибудь в этом роде, такое же бессмысленно-героическое. Давно мы воюем и знаем – у каждого своя судьба. А судьба – это, братцы, такая подруга, что от нее за чужими счинами не спрячешься.
Отползают за склон Витек и Герка. А мы ждем – я и Филон. Молчим – а чего тут говорить? Слова – они пустые, ими от пуль не прикроешься. А через пару минут:
– Давай быстрее пускай, а то нас расстреляют! – слышу истошный вопль Филона.
А то я сам не знаю, что расстреляют! Подвигаю свой РД и судорожно трясущимися руками роюсь в нем.
А вертушки уже на боевой разворот заходят, щас как долбанут по нам, и все. Тогда точно конец будет! Мы как вертолеты увидели, так сразу корректирующий огонь открыли, а они нас за духов приняли.
Есть, нашел, нащупал пальцами продолговатый цилиндр! Вытаскиваю и сразу рву запальный шнур. Повалил густой красный дым, показывающий: «Братцы! Хорошие! Не бейте нас, мы свои!» Первый вертолет закладывает вираж и, не расстреляв нас ракетами, уходит; за ним еще два. Делают круг, засекают наши направляющие трассы и вот теперь уже на цель по одному выходят. До нас доходит упруго-тяжелая взрывная волна. На позициях духов месиво от вздыбленной земли, летящих камней и визжащих осколков. А мы туда еще и своего огоньку добавляем. В ответ не стреляют. Вертолеты накрыли духов с первого захода. Пока «птички» кружат, наша рота шустро поднимается и мчится вниз, в долину, а миновав ее, – вверх по склону другой горы к расстрелянным позициям душманских пулеметчиков. Есть! Уже на вершине – такие маленькие, такие далекие от нас фигурки солдат. Прошли засаду! Нет у нас потерь. Ну и пилоты! Прямо снайперы!
Бывало и такое, что друг по другу из-за несогласованных действий били – или по ошибке, а чаще всего по раздолбайству. И потери большие несли, но нашу роту, к счастью, это не коснулось, а вот иным подразделениям доставалось. Тут же все прямо как по маслу прошло.