Боевая магия

Соколина скрипнула зубами и зло уставилась на меня.

— Я…

— Помолчи. Ты поругалась с Димой из-за того, что узнала, кто он. А когда он назло тебе переспал с ужалкой, ты опять поругалась. Ты сама не знаешь, что хочешь.

— Иди в задницу, — процедила девушка, отступая на несколько шагов. — Я всю жизнь пытаюсь выползти из-под проклятия этой предопределённости, а всё складывается только хуже.

— А ты взгляни на это умом, а не яростью. К чему тебя толкают? К злу? К добру? Твоё проклятье — дурная голова. Всё можно ведь решить по-другому. А ты как ребёнок, только ногой топать.

— Что ты знаешь о проклятьях? — снова процедила Соколина, и я подался вперёд, вскипая, как котёл на огне.

Даже вампир нахмурился, положив руку на навершие своей шпаги.

— Что я знаю? Я схоронил беременную жену, — начал я для острастки сгущать краски, хотя всё не так уж и далеко от истины. Да и злость была не поддельная. — Я заживо снял кожу с брата. Я тысячу лет жил не своей жизнью, бродя по лесу и убивая всех, кого встречу. От такой крови мне до конца света не отмыться. И ты что-то блеешь о проклятиях. Всего-то обещана незнакомцу, а когда встретились, то пришлись по нраву друг другу. Но нет, гордость же важнее!

— Так, дамы и господа проклятые, — негромко вставил слово Всеволод, — я предлагаю коньяком залить эту неурядицу. Я, кстати, тоже проклят. И уже давно.

Соколина сверкнула глазами на вампира, а потом развернулась на месте и быстрым шагом направилась к выходу. Я проводил её взглядом и подошёл к столу с бутылками, а потом взял одну и приложился к горлышку. Внутри всё обожгло, а в нос ударил сильный винный запах, от которого я закашлялся. Коричневая жидкость побежала из носа, пачкая футболку.

— Что за вино такое? — через силу вдохнув, спросил осипшим голосом и снова закашлялся.

— Это не вино. Это коньяк, — со вздохом произнёс Всеволод и налил себе в красивую стеклянную чашу на тонкой ножке.

«Бокал», — уже привычно пролепетал в голове толмач. Жаль, про коньяк он ничего не сказал и как его пить.

— На, с шоколадкой. Не к коньяку закуска, но чёрная икра вчера кончилась, — добавил вампир и протянул коричневую плашку, на которой уже красовался отпечатком клыков откушенный краешек.

Шоколад был недурён, но горьковато-сладкий вкус мне непривычен. Сейчас бы сочного печёного мяса.

А Всеволод тем временем снова подошёл к тележке, начав выкладывать вещи на столик, чтоб добраться до того, что снизу. Пока он копался, с лица медленно сползла улыбка, а само оно стало похоже на маску. Казалось, даже глаза не совершали лишних движений. А ещё мне казалось, что он специально всем нам улыбается или корчит злые рожи, а только отворачивается, становится холодным и бесчувственным, как кусок льда. Лишь изредка краешек его губ едва заметно вздрагивал, обозначая то блёклое подобие улыбки, то некое недовольство.

— Вот, — наконец, произнёс он, доставая упрятанный в самом низу кусок зелёной ткани, на которой был вышит золочёный узор, изображавший нахмуренную широколобую голову тура с символом Велеса между крутыми рогами. — Ну, как? Сделаем такую же на твоей одёже?

— Ненавижу, — процедил я, глядя на вышивку.

Всеволод молча повернул кусок ткани к себе и пробежался глазами по ней.

— Ладно. Значит, другое. А вот этот?

Кусок ткани сменился другим. А на том багровыми нитями был вышит оскаленный и вставший на дыбы медведь.

— Не хочу быть лютым шатуном, — скривился я, стараясь не думать о тысяче лет рабства у Велеса, ведь воин тоже невольником может быть.

— Мда, — протянул Всеволод и провёл ладонью по коротко стриженным волосам. — Тебе не угодишь. Но солнце и птица-сокол заняты, птица-сва тоже не пойдёт. Это больше женский символ.

— Вот это, — произнёс я и потянул за клочок, на котором был цветок, похожий лепестками на кувшинку, разве что алый.

Вокруг него венец из перистых изумрудных листьев, в них безошибочно угадывался обыкновенный папоротник, а над ним в окружении ярких искр небольшая золотая корона. Красивый цветок.

— Ну несерьёзно. Это новодел, стилизованный под старину. Цвет папоротника называется.

— А чем он хуже, — тихо спросил я. — Цветок не лютый зверь. А я лютым зверем уже побывал. Не хочу больше.

— Ну хотя бы символ богов.

— Я больше не поклоняюсь богам. Накланялся уже. Хватит.

Всеволод вздохнул, коротко глянул на меня, а потом кивнул.

— Что ж, цвет папоротника, значит, цвет папоротника. Тоже мне, чудовище и аленький цветочек. Разошьём весь отряд так. И девичьи платья, и твою форму.

Я не знал, о чём он, но почему-то показалось правильным взять то, что никто никогда не видел, как сказочный цветок этого лесного растения. Странно, что он не взялся сам правила устанавливать, а моё мнение спрашивал. Но мало ли, какие у него думы.

Вампир же ещё немного поглядел на клочок ткани с цветком, а затем положил на столик и снова начал копаться в тележке, перекладывая разноцветные картонные коробки.

— Сейчас волшебные артефакты тебе подыщем, что-то из защитного, на грани разрешённого. Жаль, нельзя те, что спецназ применяет. Вот это попробуем.