Боевая магия

— Кар-р-р! Я пущу клич! Птицы высмотрят! — прокаркал ворон.

— Нет. Если одна птица начала искать, то вся округа будет знать, кого ищут. Так мы её спугнём. Нужно, чтоб кто-то другой всё пронюхал. Кто-то ловкий и незаметный.

— И кто же?! Кар-р-р, — с усмешкой протянул ворон.

— Лисята, — произнёс я, поглядев на Мурку. — Они мне должны. Они сделают.

— Какие лисята?

Я улыбнулся.

— Какие нужно лисята. Я поговорю с воеводой. Он не будет против. Но самой лучшей местью будет поломать планы тому, на кого убийца работает, кем бы он ни был. А уж потом прикончу. Чтоб блюдо вкуснее было.

— Прямо сейчас помчишься? Кар-р-р.

— Нет. Сейчас нужно дельце доделать. Куплю цветов и вкусной снеди и извинюсь за Всеволода. Должен будет. Так что в больницу…

Глава 22. Зверь зверю рознь

Гореслава лежала на диване в магазине Всеволода. Оказывается, у него была небольшая полутёмная каморка, где можно спрятаться от всех, отведать яств и выпить хмельного, ключевой воды или плодового сока. Сейчас и то, и другое стояло на небольшом дубовом столике рядом с ложем. Лесная дева подложила под голову небольшую подушку, а ноги свесила с подлокотника. В руках у неё был пульт от большого телевизора, и пальцы щёлкали одну и ту же кнопку, заставляя картинку меняться.

Щёлк. Важный мужчина вещал отрывистыми фразами о том, как хочет управлять страной. Ей это было неинтересно. Люди мелькали перед её взором, словно листья, падающие с дерева. Раз, и промелькнул, упав к остальным таким же, а потом стал единым с бурой подстилкой, в которой копошились насекомые и по которой бегали звери. За эти десятки тысяч лет не то, что люди, целые народы родились и умерли. Князья, воины, крестьяне. Все они теперь в земле. Одним правителем больше, одним меньше.

Щёлк. Старый сухопарый дед забавным говором рассказывал о неведомом зверьке из дальних стран. Гореслава улыбнулась. Старик любил всякую животину, но он не понимал саму суть леса. Леса всемогущего. Леса в единый миг и щедрого, и беспощадного. Не того, где живут пригородные лесные духи и божки, привыкшие к смертным, и зачастую когда-то сами бывшие людьми. Нет, того леса, который рос задолго до рождения первого двуногого. Леса, помнящего бесчисленных тварей, рядом с которыми даже демоны — жалкие и юродивые. Но лес с ленивым безразличием позволил смертным копошиться под своим пологом, а неблагодарные людишки возомнили себя владыками всего на свете, взявшись его грабить без меры. Но пока сам лес не встрепенётся, не напомнит о своей силе, смертных не остановить. Однако, он живёт прошлым, не видя грядущей гибели. И рано или поздно умрёт, а вместе с ним и все те его обитатели, что не смогут научиться жить заодно с людьми.

Гореслава вздохнула. Она в полной мере ощутила надвигающуюся смерть. И единственным верным решением было вывести Ярополка к людям, а потом зацепиться за него самой. Стать такой же, как эти смертные.

Щёлк. На экране возникли яркие рисованные человечки, заставив лесную деву улыбнуться. Точно такое же она видела в мертвецкой, когда крала тело. Тогда на столе у служителя, который уснул в кресле, был махонький экранчик, и на нём добрая и наивная девушка бежала вслед за воином и кричала: «Братик! Братик!»

Люди сложные, куда сложнее зверей. А картинки просты. На картинках лишь самые яркие грани человеческого естества.

— Братик, — прошептала Гореслава вслед за картинкой.

В это время рисованный воин хмуро поглядел на свою рисованную спутницу, мол, что тебе? Та состроила в ответ смущённую детскую мордаху, пробормотав: «Братик, можно я с тобой?», и лесная дева тоже надула губы и поглядела на стакан воды исподлобья.

Да. Пока нет привычки жить, как смертные, нужно быть проще. Даже казаться немного глупой, и ни в коем разе не давать волю той, что смотрит на мир глазами чужого тела. Той, что играючи вырвет хребет, поживится сердцем или костным мозгом. А может, и отпустит, если на то воля будет. Ведь не зря её второе имя — Хозяйка Лютолесья.

— Эх, братик, — со вздохом произнесла Гореслава, — куда же мы друг без друга. Даже если будет новая волна пробуждений, и весь мир умоется кровью в смертном бое за жирный пирог с названием «человечество». Обратного пути уже нет.

* * *

Мурка увязалась за мной. Но, по правде говоря, я был не против. Вдвоём всё одно веселее, чем одному. Девчурка, одетая в зелёную майку, шлёпала босыми ногами по асфальту следом за мной. Она с любопытством таращилась по сторонам, а люди, в свою очередь, поглядывали на меня, порой улыбаясь чему-то. И хотя народ насмотрелся всякого, каждое появление потустороннего притягивало их взор. И рыжая девочка с острыми рысьими ушками на макушке не была исключением.

Сейчас я нёс небольшой пучок ярких цветов, купленных у торговки в крытом ларьке на остановке. Ныне пучок букетом зовётся. Я не стал лукавить и прямо сказал, что это больной девице. Торговка тогда заулыбалась и подобрала три алые розы. Вот и шёл я с ними в руках по улице.

— Что ты хочешь? — спросил я, протянув руку, и Мурка сразу схватилась за неё.

— Мяса! — тут же отозвалась она.