Боевая подготовка СМЕРШа

Потом тридцатые годы с их большими переменами в жизни страны и лично его — Виктора Абакумова. Ростов-на-Дону и снова Москва. Начало войны и наконец СМЕРШ — его родное ведомство, которому он многим обязан. Проплывали мимо его победы в поединках с абвером и «Цеппелином», участники и дирижеры этих тайных поединков. Нет, он не обижался, что его подчиненные — начальники управлений контрразведки СМЕРШ фронтов стали по званиям вровень с ним — генерал-лейтенантами. Он всю войну проходил в погонах с двумя звездами. Серов — генерал-полковник, Меркулов — генерал армии, Берия — маршал Советского Союза. Обиду размыли обстоятельства места его нахождения в конце карьеры — чекиста, практика, знатока не оперативного ремесла, а искусства. Кто он сегодня — человеческий кокон, выброшенный злыми и невежественными неофитами на свалку. Теми, кто больше всего грелся у тела вождя на его даче и жировал за государственный счет продолжительными ужинами, а теперь запели по-другому. В каждом из них заговорила Валаамова ослица, потому что надо отмываться от грехов и даже крови.

«Понимаю, я попал под жернова тогда, когда Огольцов отказался от должности министра. Зачем я согласился? Мне бы хватило славы за СМЕРШ. Но по-другому поступить не мог — доверие Сталина! Ему я верил, как себе. Но он не поверил мне, а взял за истину блеянье этого никудышного человечка Рюмина. Окружение вождя — о, как я ненавижу вас, заглядывавших в рот Хозяину и ждущих его последнего вздоха. Дождались! Вы — шакалы, теперь будете грызть друг у друга глотки. Берия — это первый политический и физический труп. За ним последуют другие — коротконогий Никита способен на длинные подлости. Я сегодня, как никогда, ранее свободен во времени, хотя и привязан к нему, так как время для меня — возможность. А есть ли она у меня? Не верю, чтобы расстреляли министра госбезопасности СССР — не за что! Какой я государственный преступник? В навязанном нам «деле врачей» я сделал то, что должен был сделать нормальный человек — не поверил в заговор. И вот уже корни страшного преступления с намерениями якобы физического истребления правительства обнаружены в МГБ. Арестованы мои добросовестные замы, мои боевые товарищи по работе в СМЕРШе. Разве мог я их оговорить — это было бы предательство. Тогда я стал бы презирать себя. Теперь перед Богом и своей совестью я чист. Отклонил обвинения в свою сторону и отверг, отринул, оттолкнул ложь и напраслину по адресу товарищей по чекистскому цеху».

А вообще Абакумов, как и все его предшественники — руководители органов госбезопасности, заранее мог и должен был бы считать себя обреченным, потому что рано или поздно Сталин принимал очередное решение, что ему нужен новый человек, более пуглив, менее напорист, чем Виктор Семенович. Он не любил, когда руководители Лубянки долго засиживались. Считал, что они со временем теряют нюх, у них слабеет хватка, падает рабочее рвение, и они успокаиваются на достигнутом, живя вчерашними победами. Еще он всегда опасался, что хозяева Лубянки обрастают широкими связями, становятся слишком авторитетными, а потому и достаточно влиятельными личностями. Настал момент, когда вождь стал подыскивать замену Абакумову, как это делал и с другими столпами ЧК. Сценарий был всегда один — появлялись письма-пасквили. Поэтому рюминское или чье-то другое письмо было ожидаемым. После сталинского рыка в адрес бывшего министра смерть Абакумова стала физическим фактом.

Незаслуженно просидевший по прихоти Хрущева 15 лет в тюрьме П.А. Судоплатов вспоминал, что, несмотря на некоторые натянутости во взаимоотношениях с Абакумовым, он встал на его защиту: