Боевая подготовка СМЕРШа

«В 1990 году меня вызвали в качестве свидетеля, когда его (Абакумова. — Прим. авт.) дело проверялось военной прокуратурой; я изменил свое мнение о нем, потому что, какие бы преступления он ни совершал, он заплатил за все сполна в тюрьме. Ему пришлось вынести невероятные страдания (он просидел три месяца в холодильнике в кандалах), но он нашел в себе силы — не покориться палачам. Он боролся за жизнь, категорически отрицая «заговор врачей». Благодаря его твердости и мужеству в марте и апреле 1953 года стало возможным освободить всех арестованных, замешанных в так называемом заговоре, поскольку именно Абакумову вменялось в вину, что он был их руководителем».

Об аресте Берии написано много, здесь же другая тема исследования. Участие же Маленкова в смещении Берии было отмечено в народе появлением поговорки: «Берия, Берия, вышел из доверия, и товарищ Маленков надавал ему пинков». Но надо отметить, что «от Хрущева получил пинков и товарищ Маленков», а потом очередь дошла и до самого архитектора «всесоюзной оттепели», оказавшейся на самом деле «болезненным насморком». Его тоже вытолкнули на обочину политического большака.

Новый генеральный прокурор Роман Руденко после окончания следствия позвонил из Ленинграда в Москву Никите Хрущеву:

— Что будем делать дальше, Никита Сергеевич?

— Кончать его надо, — по-бандитски ответил тот, кто провозгласил себя чистым и незапятнанным в сталинских репрессиях, облачившись в тогу критика культа личности… Начинались новые мучительные экзекуции над людьми и неудачные эксперименты над страной в ходе так называемой хрущевской оттепели. Некоторые сегодняшние говорящие головы на ТВ твердят: так он же выпустил многих наших соотечественников из заключений. Ну что можно на это ответить — Берия тоже отметился подобным либерализмом сразу же по приходе в НКВД на смену Ежову и после смерти Сталина, но он остался и останется Берией. Много архивных документов, уличавших его в кровавых делах в Москве и на Украине, по оценке некоторых видных историков, Хрущев уничтожил, однако, наверное, еще остались архивы, ждущие своего часа. Адептам защиты «кукурузника» будет стыдно, если они откроются.

Мало кому известно, что родной брат Виктора Семеновича — Иаков Абакумов был протодиаконом, который во время молебна в Елоховском соборе молился за «первоверховного вождя Иосифа». Это случилось 4 ноября 1941 года, в день праздника Казанской иконы Богоматери. Храм был переполнен. По словам очевидца: «Такое я услышал впервые! Обладатель низкого звучного баритона отец Иаков Абакумов начал:

«Богохранимой стране Российской, властем и воинству ея…и первоверховному Вождю…» И вдруг десятками сотен голосов грянули молящиеся, заглушив отца Иакова: «Многая лета!!!»

Священники молились за победу советского оружия с первых дней войны. В одном из журналов «Московская патриархия» за 1945 год было опубликовано стихотворение архиепископа Фотия, который предрекал гибель гитлеровской Германии в начале войны. Его труд заканчивался такими словами: «Не страшен Гитлер нам, ни Гесс, Христос Воскрес. Христос Воскрес!»

Что касается богоборчества, то оно при Хрущеве набрало новые обороты. Он действительно освободил из ГУЛАГа заключенных, но кого в первую очередь? Ведь лучшая часть интеллигенции, духовенства, крестьянства была истреблена еще в 20-30-е годы. Вышли на волю левые недобитки, и именно они-то и начали оголтелую борьбу с религией. Взлетели на воздух уцелевшие в войну красивейшие соборы в Гродно, Витебске, Могилеве и в других городах Союза. Были закрыты тысячи православных церквей. Храмы превращали в базы, склады, мастерские. Мгарьский собор, что на Полтавщине в Лубнах, был превращен в складское помещение. По иконам и фрескам солдаты стреляли, упражняясь попасть в глаз святому. Это было в конце 50-х годов. Автор видел эту картину до реставрации собора. Детей духовенства снова не принимали в вузы. Посещающих церкви комсомольцев исключали из членов ВЛКСМ. В некоторых городах при Хрущеве даже возобновились сцены сожжения икон на площадях.

* * *

Абакумов надеялся, что он выйдет из тюрьмы и с ним, в конце концов, объективно разберутся, ведь жить без надежды — прозябание. А он был великим жизнелюбом.