Боевой 19-й

Мчалась к Дону на взмыленных конях шайка полковника Русецкого. Полковник вел казаков по степным яругам, объезжал города и большие села. Не было расчета встречаться с беспокойными селянами и делить с ними свою добычу. Ревниво оберегалось добро, все, что плохо лежало на пути, увлекала с собой конная лавина.

Сто пятьдесят плененных коней, десятки голов крупного рогатого скота, обоз с кожей, сукном, шелком гнала сотня домой. Будет праздник, будут песни.

В клубах пыли монотонно тарахтела обозная телега. Растерзанная, с потухшим взором выплаканных глаз, в каком-то одуряющем сне ехала на ней Наталья Пашкова. За неделю стремительного пути, измученная, она потеряла счет дням. Казак не отпускал ее от себя ни на шаг.

Когда же окончится эта бесконечная степь?! Есть же у морей берега, у рек истоки, устья, у лесов начало и конец. Где ж ее хоть смертный конец? И бездумно, словно в пустоту, смотрит вперед затуманенным взглядом Наталья. Солнце встает большое, розовое, катится палящее по синему своду и уходит холодно-багровое -за горизонт...

— Э-э! Баба-дура! — тронул Наталью концом ножен казак, который ее увез. — Аль не видишь?

— Господи! — вскрикнула Наталья. Она узнала родные места. Вот здесь, на этом перекрестке, она про* щалась с Устином, а на том холме ее схватил этот проклятый казак. Оттуда начался ее страшный путь.

— Пустите меня ко двору! — не своим голосом закричала Наталья. — Пустите за ради Христа!

Казак осклабился, трогая языком обветренные губы. Задыхаясь от рыданий, Наталья молила казаков:

— Родненькие вы мои!.. Золотые!.. Ну, пустите. .. Прошу вас!..

— Гуняев, брось ты ее к чертовой матери! — раздавались голоса.

— Что ты связался с нею?

Гуняев сверкнул глазами:

—- Не трожь!. *Моя она!

Кто-то отъехал в сторону и крикнул:

— Урядника Гуняева к пол-ков-ни-ку!

Гуняев ухмыльнулся и, отъезжая от телеги, бросил на ходу:

— Ладно. Снимите ее.