Боевой 1918 год 2

Да уж… тут Жилину можно лишь посочувствовать, так как с подобными ебанатами, он каждый день имеет дело. Но я думал, что он их уже заборол. Оказалось, что леваки просто затаились. А как только «смотрящего», в смысле Ленина, подстрелили так моментально кинулись наверстывать упущенное. Блин! Если эти ушлепки сорвут почти закончившиеся переговоры в Деникиным я лично их кастирую и в передовых шеренгах воевать погоню.

Но морда у меня оставалась спокойной и даже доброжелательной, поэтому кивая, я слушал поучающую и взывающую к бдительности речь. Минут двадцать. А на очередное требование этой ненормальной, мягко спросил:

— Так что же, мне их всех выгнать что ли?

Та задрала нос:

— Зачем же «всех»? Можно оставить несколько наиболее лояльных, в виде советников. А остальных, вполне могут заменить социально близкие и политически верно настроенные товарищи.

Я кивнул на парочку кожаных «геев»:

— М-м… они?

— А что вас удивляет?

Интересно девки пляшут, ловко сиськами крутя. Я-то думал, что эти гаврики просто ДББЛ (как говорил культурный Лавров, арабским журналистам). Но оказывается, они еще и с претензией. То есть, не просто хотят проредить мой любовно собранный комсостав, так еще и занять его место. Приобщившись, соответственно, ко всем плюшкам и имеющейся всероссийской славе морпехов. Ну-ну… Пожав плечами, задал вопрос Лившицу (или Кравчуку, я их как-то не запомнил):

— Хорошо. Какое упреждение при выносе прицела должен брать наводчик пулемета при атаке кавалеристов в ракурсе в три четверти и на расстоянии до них в шестьсот шагов?

Вопрошаемый насупился:

— Это должен знать пулеметчик! А командиру, достаточно, лишь указать цель!

Шумно выдохнув, печально подытожил:

— Угу… а кто пулеметчика научит? Про артиллерию вас спрашивать даже не стану…

Тетка возмутилась:

— К чему эти нюансы? Я вам совершенно про другое говорю! Про старорежимные порядки и засилье золотопогонников!

— Хорошо. А как вы будете останавливать бегущих в панике бойцов?

— Сознательный боец, не поддается панике!

Пипец… а пони какают радугой. Мля, теперь я понимаю, почему у Жилина глаз начал дергаться. Это же уму непостижимо! Как? Как вот эти долбоклюи вообще умудрились Гражданскую войну выиграть? Восемнадцатый, сука, год во дворе, а у них в мозгах сплошные завихрения. Хотя, с другой стороны, нормальных людей все-таки больше и эту «военную оппозицию» получается держать в рамках. Но вот сколько они офицерских судеб искалечили, за время своего существования? Сдерживая поднимающуюся ярость, спросил:

— А сколько вас всего из столицы приехало?

Баба, почуяв неладное, осторожно ответила:

— Товарищ Каменский направил в батальон морской пехоты только нашу группу. Но к чему этот вопрос?

Фух, аж от сердца отлегло. Значит, больше, никто не успеет напакостить. Они там у себя привыкли дискутировать, но есть вещи, в которых дискуссии недопустимы. И армейская дисциплина относится к ним в полной мере. Так что, поднявшись и окинув взглядом посетителей спокойно предложил:

— Ну что граждане. Поговорили, а теперь пройдемся.

Роза удивилась:

— Куда?

— Как — куда? Через двадцать минут начнется заседание военного трибунала батальона. Будет суд над организованной контрреволюционной группой, которая проникла в расположение нашей части с целью разложения личного состава, лишения боеготовности самого результативного подразделения Красной Армии — в этот момент один из кожаных рванул клапан кобуры, но получив стеклянной пепельницей в лоб, упал вместе со стулом, а я закончил — и покушение на его командира.

«Донна Роза» растерянно взглянув на павшего товарища, тут же начала орать. Правда, за револьверы, ни она, ни второй «москвич» уже не хватались. А я, передав «проверяющих» охране, выйдя из канцелярии, двинул к Григоращенко где уже собрались он и несколько краскомов, являющихся по совместительству и составом трибунала.

Народ был в совершеннейших непонятках по поводу сбора. А увидев скрипящего зубами Чура, вообще охренел. Ну, пришлось доводить до мужиков, причины такого состояния. Матвей Игнатьевич, услыхав мою интерпретацию разговора и общих побуждений приехавших варягов, лишь крякнул:

— От ведь как оно обернулось. Какие зловреды… Хм… А ведь еще месяца четыре назад, мы бы их в чем-то поддержали… Сами почти такими же были. Вы, Чур Пеленович, хоть нашу первую встречу вспомните…

Я ухмыльнулся:

— А теперь?

Григоращенко вздохнул:

— Оно и козе понятно — ошибаются товарищи. Смертельно опасно ошибаются. Ведь будь по-ихнему, они и людей положат и все наши революционные достижения просрут. Надо с ними поговорить, твердо указав на ошибки.

Криво оскалившись, я пояснил: