Боевой девятнадцатый

— Хорунжий уходит с казаками на Дон, — кончил Быльников.

— Да, — подтвердил удивленный Кучумов.

— Кто с нами?

— Восемнадцать казаков.

— Мало.

— Но верных.

— Хорошо. В девять часов хорунжий построит сотню. Я вызову охотников в разъезд. Это сигнал.

— Слушаюсь. Разрешите узнать, — замялся Кучумов, — а отколь вам ведомо, что хорунжий…

— Ты вот о чем? — улыбнулся Быльников. — Потом сам узнаешь.

Кучумов ушел. Перед Быльниковым лежали часы. Он сидел, глубоко погрузившись в думы. Это было такое состояние, когда человек, решившись на что-то важное для него, с нетерпением ожидает назначенной минуты, торопит время и боится, чтобы не опоздать, иначе все задуманное рухнет.

Легкий стук прервал его мысли. Незаметно и тихо вошел Додонов.

— Девять, — сообщил он вполголоса.

Быльников встрепенулся и сказал твердо и решительно:

— Передай хорунжему, что я приказал построить сотню.

Когда Быльников вышел к казакам, его встретил Назаров.

— Сотня построена, господин сотник. Какие будут приказания?

— Еду на Москву, — иронически ответил Быльников, — не желаете ли со мной?

— Нет, верно? — смутился Назаров.

— Ей-богу, на Москву. Вы, кажется, разочаровались в ней, а напрасно. Хороший город.

Назаров растерялся и ничего не ответил. Он чувствовал, что Быльников издевается над ним, но не знал истинных намерений сотника. Быльников вскочил на лошадь.

— Станичники, в разъезд кто желает охотником? Сначала двадцать человек, а затем еще десять построились отдельно.

— Ну что ж, счастливо оставаться, хорунжий. С благополучным возвращением на Дон.

Быльников козырнул и, быстро обернувшись к казакам, подал команду:

— Рысью за мной а-арш!

Тридцать всадников рванулись вперед и через несколько минут скрылись из виду. Назаров, широко открыв глаза, стоял в полном недоумении, поправляя на щеке черную повязку.

Он не спал всю ночь, боясь, что его планы побега на Дон раскрыты и что за ним сейчас неотступно следят. Его мучила мысль: кто мог донести, кто мог подслушать его сговор с Додоновым?…

— Додонов! — вскрикнул Назаров. — Он же и уехал с Быльниковым. Он, подлюка!

Назаров хватался за голову и проклинал себя. Как он мог так опростоволоситься, довериться казаку? Он прислушивался к каждому шороху, вставал и выходил на улицу. О побеге на Дон сейчас он даже и не помышлял.

Утром он узнал об изменении направления корпуса и о том, что Быльников уехал самовольно. Многие высказывали догадки, что сотник последовал благому примеру полковника Русецкого, но тут же ругали его за поступок, недостойный чести офицера. Назаров соглашался и в душе клял Быльникова и Додонова. Теперь он был убежден, что они ушли на Дон, так легко обманув и высмеяв его. Получив приказание следовать в головном отряде колонны генерала Постовского, Назаров рвал и метал.

— Ладно, я еще отыграюсь…

Покинув Тамбов, Паршин двинулся со своей ротой в юго-западном направлении и через несколько дней вошел в пределы Воронежской губернии. После тяжелого поражения 358-го Богучаровского полка под Елань-Коленом, мамонтовцы еще до занятия Тамбова распространились на запад и север губернии, угрожая Воронежу и пытаясь перерезать железнодорожное сообщение с Москвой. Проходя через села и деревни, Паршин беседовал с крестьянами и видел, в каком беззащитном положении они находятся.

Он убедился в этом, остановившись на короткий отдых в селе. К нему подошел черноволосый, лет сорока пяти крестьянин, с густой, ровно подстриженной кудрявой бородой и спросил:.

— Вы далече путь держите, товарищ?

— А что вас интересует?

— Да вот, хотел с вами совет держать. Сядемте хоть тут, — опускаясь на бревно у хаты, предложил он.

Паршин сел.

— Скажите, дорогой товарищ, кто это еще объявился и что нам, стало быть, делать. Сказывают, какой-то Мамонтов. Кто он такое и чего ему надо?

— Что и всем остальным белогвардейцам, — ответил Паршин. — А кто вы будете?

— Я председатель сельского совета. — И, оглянувшись, тихо добавил: — Коммунист. Так вот, намедни слух, прошел, на одно село, недалече здесь, банда напала, людей пограбили, а председателя убили. Ну, сами посудите, уйти — нельзя, потому как невозможно оставить село без власти, без присмотру. Обороняться — оружия никакого нет. Оставаться здесь и ждать, когда придут и в расход пустят, тоже плохо. Как там ни говори, а все-таки жена, ребятишки. Нет, вы не подумайте, я не из пужливых, но так понапрасну, как ягнок, головы складать не хочется. И вот сижу я, вроде на тычку, и вокруг озираюсь.

— А вы озирайтесь, да не один, — посоветовал Паршин. — Организуйте связь с селами, выставляйте дозорных, установите ночные дежурства, чтобы не застали врасплох. И топор, и коса, и нож — отличное оружие, когда его применяют внезапно. Бейте врага не только ружьем, но и капканом.

Он разъяснял, что конный корпус генерала Мамонтова прорвался в тыл Красной Армии случайно и что разбойничать ему недолго.

Председатель почесывал кудрявую бороду и мрачно смотрел себе под ноги.

— Оно правильно вы говорите, — разочарованно ответил он, — но только ведь с палкой на зверя не каждый отчается.