Разжав руки, Таландра откинулась на спинку кресла. Граэгор наконец заметил ее. По его страдальческой улыбке было видно: он знает, что сделал. Хотя он не преступил закон, шрамы от старых проступков не зажили до сих пор. От них страдали и сам Граэгор, и его сын. Только сейчас королева начала понимать генерала. Ярость, которая двигала им все эти годы, питалась чувством вины.
– Затем началась война, – продолжал он, похлопав беспалой рукой по глазной повязке.
Таландра поежилась, вспомнив историю, которую когда-то нехотя рассказал ей отец. Кошмары за долгие годы поблекли, но временами она еще просыпалась от них в холодном поту.
– Три года пролетели как один день. Я писал домой – нечасто. Король настоял, чтобы я взял отпуск, поправил здоровье, и я поехал в деревню. А вместо нее обнаружил груду камней. Местный крестьянин рассказал, что почти всех убили разбойники. Те, кто выжил, не хотели начинать новую жизнь на руинах и уехали. О том, что случилось с моей семьей, никто не знал.
Таландра хотела сказать что-нибудь в утешение, но мысли путались. Она даже представить не могла, какое бремя все эти годы лежало на сердце Граэгора.
– Я вернулся в Чарас и похоронил свое прошлое. А через несколько лет до меня дошел слух о жене. Я пустился по следу. – По его щеке незаметно стекла слеза. – Старый сосед рассказал мне, что она пережила налет и уехала, но куда – он не знал. О сыне вестей не было, и я решил, что он погиб. А когда напал на ее след, было поздно. За год до того она умерла от оспы.
Откинувшись на стуле, Граэгор смотрел в пустоту, в прошлое. Когда он снова заговорил, Таландра не знала, к кому он обращается.
– Я никогда не был религиозен. Все говорят, что только их Бог – истинный, но ведь новые появляются постоянно. Фонарщики, мать их так, думают, что мы все рождены для высшей цели. – Граэгор горько рассмеялся и покачал головой. – Будто все так просто! И ребенок, которого задавила повозка, только для этого и родился. Черта с два. Нет у нас никакой цели.
– Тогда почему мы здесь? – спросила Таландра.
Граэгор пожал плечами.
– Понятия не имею. Я был плохим мужем и отцом. Зато я умею убивать. Я хорош на плацу и на поле боя. Умею выигрывать войны. Вот кто я такой.
– По-моему, вы ошибаетесь, – сказала Таландра со слабой улыбкой. – Нас с братьями воспитывал не только отец. Вы всегда были рядом.
– Спасибо за любезность, но это совсем другое. – Генерал снова вздохнул и потер рубцы на покалеченной руке, будто его до сих пор беспокоили призраки пальцев. – Я не знаю, что сказать Балфруссу. Даже попытаться объяснить не могу, да и незачем ему меня слушать. Лучше нам вовсе не общаться.
– Лучше или проще?
Граэгор ни с того ни с сего улыбнулся.
– Вы так на нее похожи…
– Не уходите от темы.
– Разве вы не хотите узнать о своей матери? Ее слова разили вернее, чем мой клинок. А иногда она так заливисто смеялась, что хрюкала, как поросенок. И клянусь Создателем, шутки у нее были грязные. Иногда даже я краснел.
Граэгор смахнул слезу, и Таландра нахмурилась.
– Сами знаете, война еще не окончена, – сказала она. Граэгор будто не слышал. – Завтра ваш сын встретится с Чернокнижником. Один на один. И, возможно, погибнет. – От последних слов у генерала дернулась щека. – Поговорите с ним, пока есть время.
Таверна бурлила. Люди пели и танцевали, музыканты слегка фальшивили. Настроение было праздничное – многие думали, что война окончена и победа за ними. Балфрусс считал иначе, однако омрачать веселье не торопился. Рассвет их всех отрезвит.
Музыка и всеобщее оживление не трогали ни его, ни двоих его собутыльников. Стол занимали пустые кружки и ровные ряды стопок. Черный Том храпел, уткнувшись лицом в пивную лужу. Варгус пребывал в сознании, но взгляд его остекленел; забыв обо всем, воин блуждал в коридорах прошлого. Балфрусс знал, что точно такое же выражение увидит и на своем лице, если посмотрит в зеркало.
Он пересчитал стопки и удивился, что еще в сознании и даже может говорить. Забыться сном ему не давала ужасная боль в сердце. Всякий раз, закрывая глаза, он видел, как его друзья падают со стены, охваченные огнем. Неестественное пламя, наколдованное Чернокнижником, жгло их внутри и снаружи. Эта сцена представала в ужасных подробностях – Балфрусс чувствовал запах горящих волос, слышал крики, видел, как обугливаются тела…
Маг схватил ближайшую кружку и жадно глотал пенистый эль, пока видение не исчезло. За элем последовал ром, но вкуса Балфрусс почти не почувствовал. Он стукнул стопкой об стол. Странно: рука, хотя он видел ее нечетко, совсем не дрожала.