Боевой шлюп «Арго»

Священник приложил к колонне руку и ощутил дрожь и далекое гудение, словно сама земля напрягала плечи под тяжестью столба. Он надавил сильнее. Уперся уже обеими руками, а потом прислонился к столбу спиной и начал отталкиваться ногами. По лбу его градом катился пот. Вспомнилась легенда о Самсоне, и отец Павел даже потянулся к затылку, будто ожидал нащупать там отросшие пряди – но рука его наткнулась только на измазанный кровью металл. Он еще поднажал, и ему показалось, что столб поддается. Чуть-чуть, едва заметно. От площади донеслись резкие голоса – гортанное, щелкающее наречие, в котором было мало человеческого. Отец Павел понял, что надо спешить. Он напрягся, выплескивая в последнем усилии всю злость, и горечь, и тупую усталость последних дней. Столб задрожал. Наверху затрещало, и об пол грохнулся кусок базальта. «Еще немного», – сказал себе отец Павел и надавил, уже за пределом собственных сил. Плоть рвалась с глухим чавканьем, обнажая острый металл. Столб зашатался. Сверху посыпался мусор, и с визгом пронеслось что-то огромное, огрело священника крылом и сгинуло под рассыпающимися обломками. Балки хрустнули, и башня начала проваливаться сама в себя, увлекая миллиарды мертвецов, и воздух, и камень – и все это с грохотом рухнуло на священника, погребая его под собой.

Некоторое время железо еще держалось, а потом ребра прогнулись. Сплюснулась коробка черепа, гася жизнь и память. Но умирающему отцу Павлу казалось, что это колокол гудит, сзывая прихожан к вечерней молитве.

Это колокол. Колокол…

Седьмое доказательство

Этот мир облечен в пустоту,

Понимаешь, ту,

Что внутри и со всех сторон.

Борис Херсонский «Записки ересиарха-2»

Мальчику было от силы лет одиннадцать–двенадцать. Маленький, тощий, бледное лицо, под глазами синяки. На земле он меня ни за что не утащил бы, эдакого амбала, да еще и с немаленьким ноутбуком через плечо.

– За кого отрабатываешь?

Мальчишка вздохнул и передернул плечами.

– Не хочешь говорить – не надо. За разговором дорога короче, но твои секреты – только твои.

Паренек сдул со лба светлую прядку и застенчиво выдал:

– За мамку. Она отца топором убила.

Я присвистнул. Пригляделся внимательней:

– И тебя за компанию?

Мальчишка вздрогнул:

– Нет, что вы. Мамка добрая. Она за меня заступилась. Отец меня бил, ну она топор в сарае схватила – и того. Она не хотела. Я уже позже, в детдоме, от пневмонии…

Все с ним было понятно. Рядовой клиент.

Повкалывает еще пару лет, и переведут его мамку в Чистилище. А мальчишку наверх. Если, конечно, не надумает потом выручать батьку. Я окинул парня привычным оценивающим взглядом. Сам я такими делами давно не занимался, но любой из младших сотрудников ухватился бы за него всеми когтями. Легкое, приятное дело.

Я поправил ремень ноута и взгромоздился пацану на плечи. Тот стоически промолчал, хотя видно было – тяжело.

– Ну что, тронулись?

И мы тронулись.

Не знаю, с чего Данте наш Алигьери вообразил, будто дорога из Ада в Чистилище напоминает удобный, чуть ли не асфальтом крытый серпантин. Как бы не так! Гладкая обсидиановая поверхность горы – с моими копытами я бы и сантиметра не прополз. Однако мальчишка поднимался медленно, но верно, покряхтывая временами под немалой тяжестью. На что опирались ноги в стоптанных сандалиях – бог весть. Но он шел. Мне бы здесь ни за что не пройти. На то, впрочем, и было рассчитано.

Я задрал голову, вглядываясь в низкие облака. Из-за них все явственней сочился свет – свет, неприятный моим глазам. Пришлось вытащить из нагрудного кармана очки. Я как раз полировал платком стекла, когда малахольный Вергилий замедлил шаг.

– Скажите, – маленький возчик подо мной едва ощутимо вздохнул, – а если я за папку отработать захочу – это сколько еще таскать?

Я улыбнулся. Хорошо, что мальчик не видел этой улыбки.

Явившийся сверху был мне неприятен. Я помнил его по парочке недавних процессов. Эдакая серая мышка, трудолюбиво грызущая судьбой заповеданный сыр. При том что я знал его биографию и была она довольно красочной. Правозащитник. Пару раз отсидел, был безжалостно бит и полицией, и толпой тех, кого он пытался защитить. Обыски. Аресты. Психушки. Жена не выдержала и покончила с собой. Сына однажды ночью нашли в проулке с перерезанным горлом и запиской, адресованной папаше, – записка была приколота к левому соску малыша. А папаша все тянул эту лямку, упрямая рабочая скотинка в плену собственных заблуждений. Впрочем, наверху это называется идеалами. Ему даже недостало сил последовать за женой, и умер он банально, в больнице. Кажется, ему сломали позвоночник и какая-то добросердечная медсестра отключила систему жизнеобеспечения.

– Здравствуйте, Анатоль.

Мой собеседник опирался на костыль. Глянув на длинную лестницу, ведущую вверх, я мог только позавидовать его мужеству. Верхние услугами перевозчиков не пользовались.