Боевой шлюп «Арго»

Голос в трубке был чертовски настойчив: «Мне нужен этот парень, Анатоль. Если тебе придется для этого обзавестись крыльями и удостоверением Михаила-архистратига, делай. Мне не важно, как ты добудешь его, но ты сделаешь это и принесешь мерзавца упакованным и готовым к употреблению. Много времени это занять не должно, а я тебе пока выпишу двухнедельный отпуск и курсы реабилитации. Если понадобятся, конечно».

Еще как понадобятся.

Я сидел, судорожно вцепившись в плечи нового носильщика. Странно – сидеть на мальчишке было довольно удобно, при том что он не доставал и до плеча Микаэля. Мешала даже не хромота правозащитника – хотя при каждом шаге я съезжал вправо и вынужден был цепляться все сильнее, – а проклятое чувство неуверенности. Мне казалось, что еще секунда – и Микаэль стряхнет меня вниз, и я загремлю по скользким ступенькам… Никогда прежде не замечал у себя страха высоты.

– Еще немного.

Я крепче зажмурился. Проклятый хромой урод! Хоть бы он не споткнулся…

Микаэль тяжело дышал, будто с каждой ступенькой подъем давался ему все труднее. Логично, учитывая, что он тащил на себе. Насколько же праведен был негодяй при жизни, если сейчас он способен… В эту секунду облака расступились, и в глаза мне сквозь мгновенно опрозрачившиеся стекла очков ударил такой чистый, такой свирепый и неистовый свет, что я закричал от боли и выпустил когти. Плечи Микаэля задрожали, и я ощутил, что соскальзываю. А затем на меня рухнула благословенная темнота.

Сумрак. Прохладная повязка на глазах.

– Вам уже лучше?

Я резко сел, так что полотенце соскользнуло с моего лица и шлепнулось на колени. С трудом фокусируя взгляд, я осмотрелся. В глазах все еще плясали цветные круги, но обстановку комнаты разглядеть удалось. Потертый диван, на котором я лежал, стол и два простых деревянных стула. Небогато. Ставни, слава всему сущему, были плотно притворены. Неяркий электрический свет. Щадящая атмосфера. М-да.

Я обернулся и встретился взглядом с правозащитником. Тот стоял в изголовье со свежим полотенцем. С полотенца капало на пол. Я автоматически указал вниз и сказал:

– Капает.

Этому полу, впрочем, уже ничто не могло повредить. Я усмехнулся:

– Надо как-нибудь пригласить вас в гости. Интересно, понравится ли вам моя квартира.

– Я бы навестил вас с удовольствием, но спускаться мне даже труднее, чем подниматься.

Все понятно. Проклятый сухарь.

Я покосился на выступающие на плечах Микаэля горбики перевязок. Их не мог скрыть даже толстый свитер.

– Здо´рово я вас отделал? Извините, это от неожиданности.

– Ничего страшного. – Он вдруг улыбнулся. – Однажды мне по делу пришлось заглянуть в Лимб, и я наткнулся там на гарпий. Поверьте, ощущения были на порядок сильнее.

Я представил это зрелище и не смог сдержать ответной улыбки.

Очную ставку мне устроили в тот же день. Наяву Йововиц еще больше походил на Христа, чем на фотографии. Возможно, тому немало способствовали негустая светлая бородка и инвалидное кресло.

– Градовцы? – Он нахмурился.

– Маленькое белославское село. Как раз на границе Требской Краины. Вы проходили там с отрядом летом девяносто шестого года.

Герой войны за независимость либо был прирожденным актером, либо сжигал деревеньки каждый божий день. Наконец лицо его прояснилось:

– Да, Градовцы. Маленькая такая деревушка. Помню. Там к нам присоединился отряд Лешека Ставойты. Мы еще здо´рово выпили по этому случаю… – Он рассеянно улыбнулся.

Я вздохнул. Когти так и чесались. Внизу и даже в Чистилище – прав был Микаэль, ох прав – мы бы с ним так не церемонились.

– Значит, вы абсолютно не помните, как заперли более сорока жителей деревни в сарае неподалеку от мечети и сожгли, а остальных расстреляли?

Удивление в светлых глазах было подлинным:

– Вы ненормальный?

Я выставил на стол бутылку. Проклятый Ставойта даже здесь, в подвале, не желал вылезать. Голос его из-за стекла звучал приглушенно.

– Лешек Ставойта, пятьдесят девятого года рождения, поселок Друзь?

Бутылка поддакнула.

– Опишите, пожалуйста, в подробностях, что вы нашли пятнадцатого августа девяносто шестого года на месте вашей предполагаемой встречи с полевым командиром Йововицем.

Бутылка заговорила.

Я вышел покурить. Микаэль вышел следом за мной. Он глядел на меня с сожалением.

– Гаденыш все отрицает.

– Не смейте называть Йововица гаденышем. Молчание – его право.

Я поглядел в комнату сквозь тонированное стекло. Противоположная сторона была непрозрачна. Интересно, откуда у них тут специально оборудованные комнаты для допросов? Или не так все гладко в датском королевстве?

– У нас есть кадры спутниковой съемки. В село вошел отряд численностью около тридцати человек. Один бронетранспортер. Это соответствует тому, что было на тот момент у Йововица. Других отрядов, кроме его и Ставойты, в округе не было. Мы знаем, что Ставойта этого не делал. Вы видели пленку.

– Там не видно лиц.

Я обернулся и уставился на правозащитника. Тот и не поморщился.

– Скажите… Вы серьезно полагаете, что можно стать героем войны, не совершив ни одного противоправного – греховного, по-вашему – поступка?

Микаэль пожал плечами: