Когда они прощались, И улыбаясь спросил, как широкополую шляпу не сдуло во время поездки. Ева удивленно подняла брови:
– Водительское кресло скутера защищено силовым полем. А вы не знали? Вы вообще отсюда хоть изредка выбираетесь?
Она покосилась на стол, на котором не было компьютерного терминала, потом на висок детектива, словно ожидала увидеть отверстие нейрошунта. Но нейрошунта у И не имелось.
– Так мы встретимся у меня в мотеле? В восемь вечера по местному? – неуверенно повторила Ева.
– Да, комната номер семь. Забронируйте для меня восьмую.
– Если вы не выедете со мной, как вы успеете?..
И прикрыл тяжелые веки и соврал:
– У меня здесь есть собственный терминал.
Враньем это было лишь отчасти.
И долго стоял у прозрачной стены, уже наливающейся предзакатной зеленью. Долго смотрел на столб пыли, поднятый невысоко летящим скутером. Долго думал о маргаритках на шляпе Евы Браун. Долго пил виски, долго, пока не понял, что сейчас опьянеет. Пьянеть ему все же не следовало, если он хотел очутиться на Акселе, а не на замерзших вулканах Протеона.
Трансдукция работает по принципу, используемому уже более ста лет, но так до конца и не понятому. Когда две планетарные инфосети входят в синк, информация по ним перемещается быстрее скорости света. Намного быстрее кораблей с гипердвигателями. Она перемещается со скоростью мысли – фактически она размазана по всему информационному пространству, отсюда до Центра, отсюда до Протеона, отсюда до Акселя, до любой планеты, на которой существует сеть. На выходе цифрового путешественника уже встречает клон-акцептор, и сознание накладывается на безликую матрицу клона. Тем временем в начальной точке – терминале исхода – тело пребывает в анабиозной ванне, дожидаясь возвращения владельца, а в банке информации терминала хранится резервный слепок сознания.
А, И и Б никогда не пользовались терминалами.
И отставил полупустой стакан и закрыл глаза.
И открыл глаза. Он находился в обшарпанной комнатке мотеля. Если бы детектив выглянул наружу, он обнаружил бы на двери номера латунную восьмерку. Сквозь жалюзи полосками пробивались лучи закатного солнца. Первое из солнц Акселя было одновременно и ярче, и мягче, чем на мусорной Планетке-Без-Имени. Может быть, потому, что его не скрывали пылевые облака и ветер не кусал крошечный диск холодными и острыми зубами.
2. Ева
Номер был точно таким же, как и все номера в третьесортных мотелях. Комната пропахла страшными мыслями, тоскливыми мыслями, одинокими мыслями, но еще отвратительнее оказалась ванная. Заходишь и так и видишь коммивояжера, дрочащего в несвежее полотенце, а затем моющего руки склизким обмылком. И обогнул разящую хлоркой кабинку душа и уставился в зеркало. Никаких сюрпризов в зеркале не обнаружилось. Из зеркала, из-за белых оспин зубной пасты, на детектива уставился нескладный человек средних лет. Цвет высокого, с залысинами лба был нездорово желтоватый. Из-под изогнутых, будто в вечном изумлении, бровей смотрели пасмурно-серые глаза. И оправил пиджак и плеснул в лицо водой. Вода отдавала ржавчиной. Промокнув подбородок салфеткой, детектив пригладил редеющие волосы и направился к выходу.
И стукнул в дверь седьмого номера костяшками пальцев, и дверь мгновенно распахнулась, как будто обитательница комнаты все это время провела на пороге в ожидании. Детектив всмотрелся и едва сдержал изумленное восклицание.
– А вы пунктуальны! Ровно восемь по моим часам, – с показной или настоящей веселостью сказала Ева и осеклась.
Обесцвеченные кудряшки. Лицо с нежным загаром. Слишком яркая помада на слишком тонких губах и глаза глубокой, нетающей голубизны.
Женщина попятилась, а затем всплеснула руками:
– Надо же. И вы тоже!..
– Что я тоже?
– Вы тоже пользуетесь мимиком. Я целое состояние на них извела, но вот честное слово – не могу жить с чужим лицом, с чужой фигурой. Даже голос чужой мне противен. Это, наверное, оттого, что и так моя жизнь как чужая…
И совсем не хотелось того, что обычно следует за подобными откровениями, поэтому он буркнул довольно грубо:
– В таком случае, у вас денег куры не клюют.
Ева усмехнулась:
– Я же вам рассказывала, кем была моя мать. После нее осталось небольшое состояние.
– Так она умерла? Не знал. Сочувствую.
Женщина передернула плечами:
– Не умерла. Она сейчас на Гее-2, в доме для… в психиатрической лечебнице. Врачи утверждают, что на сей раз это уже навсегда. – Она снова усмехнулась и покачала головой. – Знаете, что самое смешное? Мама прошла курс омоложения, как раз перед тем как ее хватил инсульт, и физически полностью восстановилась. Она выглядит прекрасно, просто прекрасно. Будь в ней хоть капелька былой Мерилин, она давно бы уже сбежала с молодым психиатром. Но увы… —
Тряхнув кудряшками, Ева улыбнулась. – Так что, как видите, вы можете содрать с меня кругленькую сумму. Так, кажется, это называется?
У И уже основательно трещало в ушах, и вдобавок недостаток виски начал ощущаться.
– Здесь есть бар? – угрюмо спросил детектив.
– Конечно.
– Тогда пойдемте. Поговорим за стаканчиком.
Ева неодобрительно поджала губы, но ничего не сказала.