Боевые девчонки

Но страшнее всего — его улыбка.

Глава 38

Айфи не знает, как долго она уже в одиночной камере. Довольно долго, потому что галлюцинации стали обычным явлением. Сначала будто что-то жужжит. Потом — острая боль в челюсти. А потом она тонет в кривых зеркалах, где только помехи и искаженные образы. Запахи — от отвратительных до сладчайших — и бесконечные дни и ночи, сменяющиеся перед глазами. Катаката.

Она зажмуривается, сжимает руками голову и кричит. Она не понимает, как долго длится вопль, рвущийся из горла, но, когда замолкает, слышит тихое пение. Это голос ее матери, поющей на языке йоруба, такой мелодичный и укачивающий — так колышется слоновая трава на легком ветерке:

Ekun mera, n mee!

O tori bo igbo, mee!

O torun bo dan, mee!

O fe mu un, mee!

Ko ma le mu o, mee!

Oju ekun pon, mee!

Iru ekun nle, mee!

Леопард охотится на козу, баа!

Обыскал весь лес, баа!

Обыскал все кусты, баа!

Хочет поймать, баа!

Но не может, баа!

У леопарда красные глаза, баа!

И хвост торчком, баа!

Мама держит Айфи за руки и качает на колене. Каждый раз, когда Айфи подпрыгивает, она притворяется козой, приближает нос к ее носу и корчит смешную рожицу, а малышка Айфи заливается радостным смехом.

Айфи смотрит на эту сцену со слезами. Она лежит на полу, пытаясь подняться на колени. Ее мама и она сама, маленькая, сидят у дальней стены, и она хочет подойти к ним. Они кажутся совсем настоящими.

— Мама, — всхлипывает Айфи, лежа на полу, она понимает, что это видение, но не может перестать. — Мама.

Мамины волосы спускаются по плечам пышными серебристыми волнами, на лице всего несколько морщинок — они говорят не о возрасте, а скорее о мудрости и силе. У нее крепкие руки, а кожа мягкая и светится в лучах солнечного дня ее памяти.

— Мама. — Айфи подползает ближе и ближе, пока не слышит песню совсем отчетливо.

При каждом прыжке мама поворачивает ее в воздухе, и малышка хихикает, не переставая. Когда мама уже в четвертый раз поет ей колыбельную, крепко прижимает к груди, шепчет что-то в волосы и по­хлопывает по спине, девочка легко отрыгивает. Айфи рыдает. Она подобралась так близко к видению, что может дотронуться до края маминого платья, но, как только протягивает руку, видение исчезает. Там нет ничего — только белая стена камеры.

— Прекратите, — стонет она.

Нижняя губа дрожит, и в голове взрывается боль. Она падает на пол. Акцент. Кажется, будто Акцент поджег ей голову изнутри.

— Вытащите его! Вытащите! — плачет она. — Вытащите его! — Встает на ноги и бредет к двери, колотит в нее, все сильнее с каждым ударом. — Вытащите! Заберите его! Заберите его! Заберите его! Заберите! Заберите! ЗАБЕРИТЕ!

Дверь открывается, и охранники в черном с бело-зелеными нашивками на рукавах сбивают ее с ног. Она пытается бороться, но в глубине души даже рада. Их хватка реальна. А еще она знает, что во время допроса, который ожидает ее, нужно будет говорить с реальным человеком. Знает, что услышит реальный голос. Может, настоящая рука даст ей пощечину. Может, они придумают какую-нибудь пытку. Но это все будет реальным. В комнате для допросов все предметы, запахи и звуки будут ужасающе, восхитительно реальны.

Глава 39

Чинел в своем кабинете включает без звука запись с видеокамер наблюдения. Там вид с высоты, с колокольни. Большую часть изображения скрывает тень, но Онайи, сидящей за столом рядом с Чинел, не нужно менять настройки планшета для показа голограмм — она и так знает, что там. Голиб. Они смотрели вместе эти записи по меньшей мере десять раз.

Чинел трогает переносицу и тяжело вздыхает:

— Мы думали, что сможем сами.

— Сможем что?

Чинел всхлипывает. По тому, как напряглось ее тело, Онайи видит, что она с трудом удерживается от рыданий.

— Мы представляли, что можем создать элитное подразделение и, согласно программе, абды станут продолжением нашей семьи. Это самые сильные связи, и, следовательно, за них сражаются лучше всего. Мы бы действовали тайно, выполняя работу, за которую не возьмут на себя ответственность ни армия, ни правительство. Работу, от которой откажутся те, кто борется за мир. Мы выполняли бы эту самую грязную работу и освободили их от нее. Все что угодно — ради свободы Биафры. Все, чтобы… чтобы Боевые девчонки были вместе. Мы бы шли своим путем. А теперь…

— То, что вы делали, было очень опасно, — говорит Онайи.

Она пытается собрать воедино кусочки пазла: тесные отношения между сестрами и абдами, адаптация, то, насколько синты походили на людей… во всем, что делали и говорили. Они стали им младшими братьями.

Чинел разражается презрительным смехом.