И третий мир не помог. Мир чистой математики, где жили припеваючи непрерывные функции в банаховом пространстве. Там функцию A(L) очень подло продифференцировал "функций" Z(H), а "функций" G(D) никак не мог её обратно проинтегрировать. А повелитель закрытого интервала [v, g] быстрорастущий "функций" BG(R) не помогал, но и не мешал. Возможно, он сам побаивался, потому что не принадлежал к касте властных экспонент, не боящихся ни дифференцирования, ни интегрирования.
Десятки миров, десятки реализаций…
Мир, где качество не могло угнаться за количеством, и скачки-переходы притормаживали. Там на улицах мегаполисов скапливались огромные пробки из конных экипажей, а на проезжей части громоздились кучи навоза. Там звездолёты, совершающие нуль-транспортировку через четвёртое измерение, управлялись бортовыми ЭВМ на перфолентах, а в машинных отделениях космических лайнеров коптились толпы кочегаров.
Мир, где всё было неправильно, и любая вещь ошибочна. Там всё строилось на явлениях: сперва что-то происходило, а потом под него подстраивалась реальность и подбирались законы. Казалось, что там сама природа вынуждена постоянно оправдываться, пытаясь подогнать новые законы под необъяснимые и непонятные явления, возникающие то тут, то там.
Мир, в котором наука построена на вере. Там учёные не изучали, а верили. Там принималось на веру любая гипотеза, если предложивший её был достаточно убедителен в своей вере и мог бы за свою мысль вынести пытки и костёр.
Мир, где жили по два раза. Все жили, и люди, и животные, и растения, и страны, и планеты. И второй раз родившийся прекрасно помнил свою прежнюю жизнь. Он осознавал, что ему дана вторая попытка, и у него есть шанс не повторить ошибок прошлого и прожить новую жизнь иначе.
Мир "если бы" или Еслибычье, в котором в различных областях пространства материализовывались любые гипотезы. Если бы не было насекомых, если бы Земля вращалась быстрее, если бы у людей было три руки… Каждая еслибычина могла пересекаться с другими, и они не мешали друг другу.
Мир, где история развивалась не только "вдоль", но и "поперёк". В котором всё, что предполагалось, тут же и возникало. Субъектоориентрованный мир, где сначала существовали теплород и Мировой эфир, а затем канули в небытие, когда потребность в них отпала. Где Адам и Ева прожили свою нелёгкую жизнь, когда люди верили в них, а потом сгинули навечно, будто и не жили никогда, стоило человечеству в них разувериться.
Когда он реализовался на планете Вентум, где в образе миглака Гхдфинха пытался помочь миглачихе Ахнлгевхе, его отвлекли. Свернувшись в каверне ноопласта, он обдумывал, как раздревачить миглака Зхергха, в отверстие просунулась чья-то знакомая ложноножка…
В дверь сначала позвонили, потом застучали.
— Откройте, пожалуйста, Геннадий! — раздался знакомый голос.
Двинянин впустил в квартиру неожиданного гостя — психоаналитика Усачёва.
— Удивились? — глядя на отвисшую Генину челюсть, спросил Илья Фёдорович. — Не бойтесь, никакой мистики! Вы этот адрес указали, когда мы с вами договор заключали. Можно войти?
Гена немного расслабился и кивнул. Усачёв бодро прошагал в комнату и аккуратно поместил грузное тело в драное хозяйкино кресло. Без разрешения он вынул пачку сигарет, закурил и выпустил клуб дыма.
— Всё витаете в облаках, Гедвин? — неожиданно спросил он, пристально глядя на менеджера.
Двинянин кивнул утвердительно, усиленно соображая, что привело психоаналитика в вечернее время к нему домой.
— Не послушались, значит, меня, — без доли упрёка промолвил психоаналитик. — Продолжаете параллельно жить в картонно-нелогичном мире Ветрогорья. Боитесь реального мира?
— Не боюсь! — с вызовом ответил Гена и слегка расправил плечи.
— Тогда зачем вам Гедвин? И другие прочие реализации?
Про Гедвина Усачёв знал из рассказов Двинянина. Но откуда ему знать о других мирах?!
— Тут и знать нечего, — стелепатировал Илья Фёдорович. — У вас на лице написано, что вы запутались в собственных иллюзиях и с трудом отличаете реальный мир от воображаемых.
— Эти миры реально существуют! — выкрикнул менеджер.
Боясь, что психоаналитик посоветует ему обратиться к профильным специалистам, в психушку, Гена скороговоркой изложил собеседнику теорию мультиматерии, проповедуемую Мирошниковым. Усачёв слушал внимательно и не перебивал.
— Мир абстрактных чистых законов, судеб и идей… — задумчиво проговорил он, дослушав сбивчивый рассказ Двинянина до конца.
— Именно. А материальные миры — реализации этих абстракций.
— Идеализм в первозданном виде! — презрительно сощурился психоаналитик и, надув толстые щёки, выпустил дым в сторону Гены. — Идея первична, а материя — лишь платформа для реализации… Махровый идеализм! Вы в бога веруете?
— Ну… Как сказать… Так-то нет…
— Почему тогда слушаете бредни разных идеалистов? Материя первична. Она одна-единственная, и никаких других нет, — безапелляционно заявил Илья Фёдорович. — И все иные миры — субъективная реальность, существующая только в вашей голове.