Боевыми курсами. Записки подводника

Оказавшись в ограниченном пространстве подводной лодки, они внезапно почувствовали себя заживо погребенными. И если для нас, подводников, погружение подводной лодки являлось привычным маневром уклонения и, следовательно, нашим спасением, то они увидели в нем лишь свою погибель. Единственным успокоением для них стало мое сообщение о том, что через несколько часов мы будем в Туапсе.

Тем временем я продолжал осматривать отсек. Напротив нас, на краю матраца, примостились два морских пехотинца в окровавленных тельняшках и с перебинтованными головами. Один сидел, положив голову на руки, другой откинулся, опершись спиной о переборку. Они сидели прикрыв глаза, и трудно было понять: дремлют они или вновь переживают прошедшие отчаянные схватки с остервенелым врагом…

Слева от себя я увидел двух красноармейцев. Один, высокий, с перевязанными грудью и правой рукой, лежал на матраце, подогнув ноги, и пристально, не мигая, глядел прямо мне в глаза. Помню, в глубине души меня смутил задумчивый взгляд этого давно небритого, сильно загорелого солдата. Второй, сидевший на разножке, был невысок ростом, худощав, левая рука его свисала плетью, а голову скрывали бинты.

Поймав мой взгляд, он попытался встать, но я жестом остановил его и спросил:

- Как вы себя чувствуете?

- Честно говоря, неважно, товарищ командир.

- Когда вас ранило?

- 17 июня. - Он устроился поудобнее и, поморщившись от боли, продолжил: - Во время очередного наступления крупных сил фашистов у Качи. Они прорвали нашу оборону и, выйдя к морю, попытались взять вашу флотскую 35-ю батарею, которая здорово нам помогала. Несколько дней мы вместе с обслугой батареи отбивались от фашистов, а потом вот, - он показал на голову и руку, - ранило. Сначала меня эвакуировали в город, а оттуда я [165] попал к вам. Никогда в жизни не думал даже увидеть подводную лодку, не то что - оказаться на ней. Здесь все к нам очень внимательны, вот только не знаю, останусь ли жив - уж очень с головой плохо…

- Обязательно останетесь живы, не волнуйтесь. Все самое страшное позади. Скоро придем в Туапсе, и вам окажут помощь, - заверил я его.

Тут я вспомнил про нашего медика - военфельдшера Дьячука - и направился проведать его в офицерскую кают-компанию.

Попав в шестой отсек, я с непривычки прищурился от света, резанувшего глаза. В шестом (электромоторном) отсеке всегда было светло. Это был самый теплый и, если можно так выразиться, самый уютный отсек. Он выручал нас в зимнее время: здесь мы сушили наше обмундирование и грелись. Раненых бойцов разместили у переборки пятого и шестого отсеков. Даже в трюме, на посту линии вала, гостеприимный Котов ухитрился пристроить нескольких человек.

Пятый (дизельный) отсек был оккупирован нашими матросами, которые устроились на ночлег за дизелями.

В четвертом отсеке - кают-компании старшин - разместились женщины и дети. Все старшины: Емельяненко, Блинов, Ефимов, Щукин, Крылов и Карпов - относились к ним по-отечески. А вестовой Козел и кок Федоров угощали детей нехитрыми гостинцами.

Похвалив за хлопоты кока и вестового, я заглянул во второй отсек, где военфельдшер оказывал медицинскую помощь. Но у него, что называется, не хватало рук. Офицерскую кают-компанию он переоборудовал в операционную, где вместе с нештатными санитарами делал все, что было в его силах. Он беспрестанно вынимал мелкие осколки, шил, перевязывал и обезболивал всех, кого приводили, приносили или до кого он сам мог добраться. И если до этого Дьячук казался мне недостаточно серьезным, то теперь мое мнение о нем в корне изменилось. Невероятным образом Дьячук преобразился, был полон кипучей энергии. Он стал другим человеком: чутким, отзывчивым и трудолюбивым. На всем переходе из Севастополя в Туапсе фельдшер был на ногах и всегда оказывался там, где [166] больше всего в нем нуждались. В очередной раз я поразился тому, как быстро меняют людей суровые обстоятельства. Порадовавшись за нашего военфельдшера я пошел в носовой отсек.

В первом отсеке, самом большом по объему, мы тоже в основном разместили женщин и детей, но также и небольшую часть раненых. Я подошел к молодой женщине, которая сидела на койке рядом с крепко спящей девочкой, разметавшей на подушке худенькие ручонки, и гладила ее белесые кудри. Женщина вкратце поведала мне свою жизнь.

- Мы жили на Зеленой горке, около вокзала, - начала она, а меня охватили воспоминания.

Я хорошо знал этот район - мы жили там на частной квартире. В небольших уютных двориках стояли светлые дома, увитые виноградом.