Боевыми курсами. Записки подводника

Противолодочные корабли мы обнаруживали, как правило, на близкой дистанции, поэтому только высокая боевая готовность корабля и отличная выучка экипажа, в первую очередь акустиков и вахты центрального поста — горизонтальщиков, трюмных и рулевых во главе с вахтенным офицером, могли обеспечить уклонению успешный исход. Но кто может знать, чего стоили нам эти минуты бездейственного ожидания и скоротечного маневрирования. Полагать, что мы привыкли к глубинному бомбометанию, будет ошибочным. Каждая бомбежка изматывала наши нервы и чудовищно угнетала. Скажу не лукавя, что во время бомбежки подводной лодки каждого подводника, будь то офицер или матрос, охватывал мучительный страх смерти, который приумножался ощущением собственного бессилия и неспособности противостоять бесчинствующему врагу. Такой же страх, возможно, овладевает морякам на надводных кораблях, которые бомбит авиация, но они бывают в состоянии отразить налет, а мы — нет.

Однако осознание святости и непреложности служебного долга позволяло каждому члену нашего экипажа заглушить в себе возникающий страх. Сказывалась сила политического и нравственного воспитания команды.

Известно, что наука признает три формы страха. При первой форме человек к осмысленным поступкам не способен и сразу начинает паниковать. При второй форме снижается осмысленность поведения, но человек остается способным к разумным поступкам. И наконец, при третьей форме при любой опасности люди проявляют повышенную находчивость и выдержку, ощущают прилив сил и боевое возбуждение. Я полагаю, что именно эта третья форма и имела место на нашей лодке. Вполне прав А. С. Макаренко, когда говорил: «Храбрый — это не тот… который не боится, а храбрый тот, который умеет свою трусость подавить. Другой храбрости быть не может».

После завершения бомбежки мы поспешили выйти из опасного района и повернули на юг. Теперь мы должны были быть вдвойне острожными: центр противолодочных сил — бухта Ак-Мечеть — находился совсем недалеко от нашей позиции, и в условиях значительного увеличения числа поисковых операций немцев против наших подводных лодок в районах Каркинитского залива и мыса Тарханкут мы оказались буквально внутри стаи озверевших стервятников. Поведение немцев было вполне объяснимо: каждая потеря корабля, судна или транспорта резко усугубляла и без того нелегкое положение немецко-фашистских войск в Крыму…

Дальнейшее пребывание на боевой позиции прошло без щекочущих нервы встреч, и 25 декабря, когда окончился срок нашего девятнадцатого боевого похода, мы повернули в Поти. Но на переходе в базу нас подстерегала очередная опасность — приблизительно на меридиане Синопа наблюдатель Мамцев обнаружил плавающую мину, которая громадным ежом дрейфовала по неспокойному морю.

По-видимому, это была одна из многих ржавых якорных мин, которые с течением времени, возможно в штормовую погоду, сорвало с якоря и вынесло на поверхность моря. Такие сюрпризы были исключительно опасными для кораблей и судов, особенно — ночью. Уничтожать мины в районе боевой позиции мы не могли, потому что это могло сразу обнаружить нас, а длительное совместное плавание с ними было для нас крайне неприятным. Вот почему я заставлял штурмана вести прокладки дрейфа каждой плавающей мины, обнаруженной на боевой позиции.

Выскочив на мостик, я увидел, как на белом гребне поднялся и снова скатился в развал волны черный шар мины. Трудно было разобрать, чья это мина — наша или немецкая, так как корпус ее сильно поржавел и оброс толстым слоем морских ракушек. Так как мы находились вне чьей-либо позиции, я принял решение ее уничтожить.

Содрогаясь от резкой перемены переднего хода на задний и вздымая огромную массу воды за кормой, подводная лодка быстро погасила движение вперед и остановилась на расстоянии 100–115 метров от мины, к которой было приковано внимание всей верхней вахты, стоявшей на ходовом мостике.

Развернув подводную лодку, мы застопорили ход и по инерции подошли к мине на дистанцию, с которой могли безопасно для себя ее расстрелять. Кормовой наблюдатель подошел к крупнокалиберному пулемету, поправил прицел и открыл по мине огонь. Первая очередь, вторая, третья… Все мимо.

В это время на мостик поднялся «хозяин» пулемета ДШК, старший артиллерист Отченашенко. Он был явно недоволен промахами своего подопечного и обратился ко мне с просьбой разрешить уничтожить мину лично. Я удовлетворил его просьбу. Отченашенко дал пулемету максимальное снижение, и первый снаряд лег в непосредственной близости от борта подводной лодки. Он стрелял не очередями, а одиночными выстрелами. Постепенно уменьшая угол снижения, он продолжал одиночную стрельбу. Его снаряды ложились все ближе и ближе к мине. Наконец, два снаряда попали в цель. Сильный взрыв потряс воздух, языки пламени и дыма взметнулись вверх — мина уничтожена! Одной коварной плавающей миной на Черном море стало меньше.

Поблагодарив Отченашенко за отличную стрельбу, мы дали ход и легли на прежний курс — в Поти, куда благополучно возвратились накануне Нового, 1944 года.