Боевыми курсами. Записки подводника

Краснофлотцы и офицеры делились со мной не только служебными проблемами, но и рассказывали о бытовых неурядицах. Однажды ко мне пришел военфельдшер Дьячук и, раскрасневшись, возмущенно рассказывал о безобразном поведении электриков — Носа, Перебойкина, Кроля и Федорченкова, — которые где-то раздобыли и употребили коньяк, а в бутылку налили мочу. Обнаружив у них бутылку, ее тут же экспроприировали и оставили в провизионке. Дьячук, по-видимому, положил глаз на этот «коньяк» и, наконец, потеряв терпение, спросил у Марголина разрешения выпить немного коньяку. Тот не отказал. Подмена обнаружилась мгновенно! Но у старпома военфельдшер поддержки не нашел, Марголин лишь подтрунивал: «На то вы и доктор!» Такая несправедливость совершенно не устраивала Дьячука, и он решил искать правды у меня. Ну а что я мог ему на это ответить? Только пообещать, что разберусь и накажу, но делать этого, естественно, не собирался. Да, на берегу мои ребята развлекались как могли, порой даже перегибая палку.

В походах краснофлотцы сберегали выдаваемые продукты, особенно икру, печенье и шоколад, отказывали себе в пайковом вине и коньяке, мастерили всякие поделки для того, чтобы все продать по приходе в базу и повеселиться от души. Особенно непросто бывало сразу после прихода в базу, потому что люди долго не могли отвыкнуть от сложившегося режима и ближе к ночи начинали куролесить. Кто-нибудь из заводил, чаще им был Беспалый, к вечеру выбирался из койки, доставал хмельное и закуску из своих запасников и зачинал песню «Зеленая собака». Утром поднять «отдыхающих» было сложно, поэтому многие из них пропускали завтрак, еле-еле добирались до подводной лодки, иные сваливались за дизелями, электромоторами и в других укромных уголках, где они потихоньку дремали в самых неожиданных позах. Но с нашим боцманом дремать конечно же не приходилось, он быстро обнаруживал тунеядцев, поднимал и заставлял их работать. Со временем режим дня и ночи у краснофлотцев налаживался, и жизнь входила в обычный ритм. Вместе с тем на ходе и качестве ремонта «вживание» никак не отражалось.

Не потому пили и продавали продукты мои краснофлотцы, что были гуляками и пьяницами. Им тяжело было переносить тяготы боевых походов, каждый из которых мог оказаться последним. Не все могли переслать деньги родным, или потому, что не знали, что с ними, или потому, что те оказались на оккупированных территориях, или просто уже никого не стало… Оттого и топили свои переживания в вине, совершали бездумные поступки. К очередному походу они, как правило, продавали все до последней нитки и уходили в море с единственным желанием — найти и поразить врага. В этом им нельзя отказать: чем ближе был поход, тем более и более преображались мои молодцы, показывая невероятную моральную стойкость и патриотизм. В боевой поход мои «береговые раздолбай» выходили все равно как гвардейцы — подтянутые, гладко выбритые, в глазах — блеск, решимость и бесстрашие. Мы не позволяли себе отращивать в боевых походах бороду, как делали наши противники, все следили за собой и в базу возвращались такие же гладко выбритые и подтянутые. И этим гордились.

В эти дни мне стала известна еще одна печальная история, которая не могла не тронуть мое сердце. Не раз ко мне вместе с товарищами приходил и наш кок Николай Федоров. В последние дни он стал очень замкнут и нелюдим. Несколько раз я порывался выяснить причину изменившегося настроения, но он ничего не рассказывал. В конце концов я выпроводил всех, кроме него, и прямо спросил, что произошло. Тогда он рассказал мне удивительную историю, которая, впрочем, нередко случалась на войне. Как-то раз, возвращаясь поздним вечером из увольнения, он переходил через портовые железнодорожные пути и окликнул солдата, чтобы тот дал ему прикурить. Когда яркая вспышка озарила лицо, как оказалось, офицера, Федоров узнал в нем своего старшего брата Степана. Кончено, их радости не было предела.

Тут я поспешил выразить свою радость за братьев, но Николай тут же ошеломил меня сообщением, что сразу после их встречи его брат, старший лейтенант Степан Федоров, был отправлен на Малую Землю, где через несколько дней геройски погиб, освобождая Новороссийск. Вот так горькая военная судьба позволяла близким людям ненадолго увидеться, а затем разлучила их навсегда…

К концу февраля силами Ленинградского и Волховского фронтов был освобожден Ленинград, а немецко-фашистские оккупанты были изгнаны из Ленинградской области. Это была блестящая победа, которая воодушевила весь советский народ. Мы знали, что в родном городе Григория Никифоровича Шлопакова на протяжении всей блокады оставались его мать и сестра, и мы хотели обрадовать семью, принеся эту новость. Но, к сожалению, мы не утешили жену и двух детей Григория Никифоровича, погибшего вместе с «Л-23», видимо, лишь разворошили горькие воспоминания. А гораздо позже мы узнали, что сестра Григория Никифоровича не дожила до освобождения: она умерла от голода…