Боевыми курсами. Записки подводника

А торпедные катера не прекращали охоту и рыскали во всех направлениях: они то сбрасывали глубинные бомбы, то стопорили ход — прослушивали глубину, затем снова догоняли нас и опять бомбили. Нам не оставалось ничего иного, как повернуть в сторону минного поля и попытаться оторваться у его кромки или на фарватере. Но в этот момент произошло непредвиденное…

Очередной разрыв бомбы так сильно встряхнул подводную лодку, что, помимо всего прочего, разбился гироскопический компас. С этого момента мы шли фактически вслепую, потому что, уклоняясь от катеров противника, так часто сменяли курс, что теперь совершенно не представляли, куда направляемся. Подводная лодка медленно продолжала движение, по-видимому, на юг — к минному полю. Создавшееся положение грозило катастрофой.

Командир штурманских электриков Михаил Рыжев без лишних вопросов приступил к поиску и устранению неисправности. Этот невысокого роста и плотного телосложения молодой боец говорил громко, а работал всегда усердно и решительно и был, что называется, само достоинство. Он знал себе цену и не без основания полагал, что штурман и другие командиры боевых частей также его уважают. С матросами он обращался с внушительной строгостью и был непримирим к тем, кто не проявлял должной любви к своей технике или оружию. Рыжев был первоклассным специалистом, отличавшимся педантизмом и безукоризненным знанием гироскопического компаса.

Уроженец Ленинграда, Рыжев до службы на флоте работал на одном из заводов Петроградской стороны. Добротная ленинградская закалка чувствовалась у него во всем: не только в доскональном знании своего дела, но и в умении вести себя достойно. Вместе с тем он был интересным рассказчиком. Команда увлеченно слушала его рассказы о Ленинграде, его бесчисленных достопримечательностях; которые он знал, как никто из нас.

В боевых походах механик Рыжев неоднократно выполнял сложный и трудоемкий ремонт штурманского вооружения. Он несколько раз заменил подъемный трос зенитного перископа, причем в ремонте принимал живейшее участие боцман Емельяненко. Частая замена подъемного троса перископа объяснялась тем, что летом продолжительность светлого времени суток была наибольшей и на протяжении 30-суточного похода мы поднимали перископ не менее 7000 раз. Естественно, ни один трос не мог выдержать таких нагрузок.

Ремонт гирокомпаса был занятием более хлопотным, так как для замены основного элемента — гиросферы — порой приходилось полностью разбирать прибор. Такая филигранная работа была под силу лишь высококвалифицированному технику, отлично знающему устройство приборов, которыми он заведовал. В конце концов ремонт компаса требовал достаточной сноровки, так как, если на поверхности мы еще могли ориентироваться по звездам, то под водой вообще никуда нельзя было двинуться, а когда нас преследовал враг, это было равносильно гибели…

На ремонт гирокомпаса Рыжев затратил довольно много времени, но в конце концов ликвидировал неполадку, и мы уверенно пошли к кромке спасительного минного поля, выставленного нашим флотом еще в первые дни войны. Немцы хорошо знали о нем и не решались к нему приближаться. Поэтому вражеские катера никак не омрачали наше пребывание возле минного поля, и мы спокойно приводили подводную лодку в порядок.

После полуночи, внимательно прослушав горизонт шумопеленгаторной станцией, мы осторожно всплыли. Кораблей противника поблизости не было. Осмотревшись еще раз, мы взяли курс на Алушту…

Позже из разведывательных донесений крымских партизан мы узнали, что после нашего артиллерийского обстрела в Ялтинском порту занялся пожар, который уничтожил большую часть немецкого боезапаса. Эта новость была наилучшей оценкой нашего похода…

Днем 21 сентября мы вновь подошли к Ялте.

Из порта то и дело выходили катера на поиски подводных лодок. Было заметно, что мы не на шутку растревожили осиное гнездо фашистов. Однако на пляже по-прежнему торчали разноцветные зонтики и беспечно грели свои телеса чуждые нам люди…

Закончив разведку и выйдя из Ялтинской бухты, мы обнаружили небольшой транспорт, идущий под берегом в Ялтинский порт. Низкий борт, труба и палубные надстройки, расположенные в кормовой части, были камуфлированы желтыми, черными, коричневыми и зелеными полосами, чтобы сливались со степной полосой крымского побережья. Транспорт шел без охранения, но курсовой угол был слишком большим. Оценив ситуацию, я понял, что стрелять придется вдогонку. Медлить было нельзя.

По отсекам разнеслась мелкая дробь ревуна.

— Носовые торпедные аппараты к выстрелу готовы! — доложил из первого отсека Егоров.

— Кормовые торпедные аппараты к выстрелу готовы! — услышал я по переговорной трубе доклад мичмана Блинова из седьмого отсека.

Мой помощник Марголин тут же поднялся ко мне в боевую рубку с таблицами торпедной стрельбы и бланками для записи данных торпедной атаки. Штурман Шепатковский развернул карту для ведения боевой прокладки. Механик Шлопаков и боцман Емельяненко неотрывно следили за показаниями глубиномеров и горизонтальных рулей. Команда работала как единый механизм.