Затем, наблюдая за Шепатковским, я видел, как он переживает свою горячность, но никак не мог взять в толк, отчего подчас ему катастрофически не хватает чувства меры, так необходимого каждому командиру в боевом походе.
Между тем время клонилось к полуночи. В ожидании приятного сигнала, призывающего к обеду, команда разошлась по жилым отсекам, разбившись на группы у своих бачков. Бачковые уже торопились на камбуз к коку Николаю Федорову, где их ожидал вкусный и калорийный флотский обед.
Кок Николай Федоров, в белом как снег халате и слегка сдвинутом налево колпаке, приветливо встречал своих подопечных — бачковых. Двадцатичетырехлетний Федоров был высокого роста, с мужественными чертами лица и приветливой улыбкой. Его прямолинейный и целеустремленный характер поневоле вызывал уважение. Он не любил предобеденной суеты: у этого исключительно трудолюбивого и безропотного человека основным законом было спокойствие и еще раз спокойствие. К выдержанным бачковым он обращался с подчеркнутой доброжелательностью и обходительностью, нередко балуя их различного рода деликатесами (вроде тарани) из своих, как он называл, «личных запасов». Суматошных же бачковых нередко укорял и категорично требовал занять очередь.
Этот бессменный труженик подводного камбуза ревностно относился к своей не слишком боевой, но тяжелой и благородной специальности, вкладывая всю душу в познание сложных законов кулинарного искусства. В начале его поварской деятельности не все выходило гладко. Даже злополучные макароны сперва никак не покорялись ему и, склеившись в большой тестообразный комок, совершенно не хотели расставаться друг с другом. Также и крупы решительно не подчинялись его рукам и имели одинаково противный вид размазни. Команда не без оснований сетовала на незадачливого кока и не раз подвергала его заслуженной критике, замечаниям и едким шуткам.
Доставалось поначалу и мне, когда я был старпомом, так как непосредственно на мне замыкалась вся санитарно-продовольственная часть. Пришлось обратиться к одному из передовых коков с соседней подводной лодки, где Николай Федоров прошел хорошую практику. Его настойчивость и усердие, а также бескорыстная помощь товарищей по профессии дали свои плоды, и Федоров, наконец, постиг вершины кулинарного искусства.
Помимо широкого ассортимента закусок, первых и вторых блюд, он умело колдовал над кондитерскими изделиями. Особенно в этом виде искусства он отличался в военные годы, когда, находясь в море, вдали от родных берегов, под водой, подчас после тяжелых и опасных встреч с врагом, приготовленные им именные торты тому или иному члену экипажа в день рождения и в торжественные дни наших революционных праздников доставляли нам огромную радость. Его простые, теплые и задушевные слова, обращенные к очередному виновнику торжества: «Держи, это тебе, именинник! Будь здоров!..» — до сих пор звучат в душе каждого из нас.
Однако по приходе в базу прямолинейность Федорова всегда вставала нам боком, потому что он честно всем объявлял: «Завтрака, обеда и ужина стряпать не буду — я буду пьян!» — и свое обещание держал железно. Как только мы швартовались к базе и сходили на ее борт, Федоров молча забирался в провизионку подводной лодки, устраивался так, что видна была только его спина, и сидел там до тех пор, пока кто-нибудь не замечал его, не окликивал, но, как правило, поздно, — Коля был готов… Но вот настала полночь, и в кают-компании собрались все офицеры.
— Товарищ командир, обед готов, — доложил вестовой.
— Товарищи офицеры, прошу к столу! — обратился я к офицерам.
Без этого приглашения никто не садился за стол и не начинался обед. Это была одна из красивейших традиций русского флота. Она строго поддерживалась во время войны и сохранилась в наши дни.
Не менее красивым был у нас обычай называть друг друга в кают-компании не иначе как по имени и отчеству. Меня и комиссара офицеры звали Николай Павлович и Павел Николаевич, старпома — Борис Максимович. Мы, в свою очередь, также называли всех командиров боевых частей и служб по имени и отчеству. Это совершенно не влияло на наши официальные отношения по службе, скорее наоборот, приносило большую пользу, придавая дружеские близость и теплоту, так необходимые в боевой обстановке.
Офицеры сели за стол, строго придерживаясь своих мест. Старпом взял печенье «Ленч», намазал его вначале маслом, потом горчицей, в довершение всего достал головку чеснока и стал все это с аппетитом уничтожать. Надо сказать, это никого не удивило. За время длительных походов вкусы у нас резко менялись, хотелось чего-то необычного…