Бог играет в кости (СИ)

«…Когда вся ненависть умрет,

Душа невинность обретет,
Постигнув, что доступны ей одной
Её надежды, страхи и покой.

А воля добрая её — есть воля Божья.

За что б её не порицали,
Какие ветры не хлестали,
Она счастливей будет всё же…»

Оказывается, отец тоже помнит эти стихи…

АЛЕКС МЕРФИ, МОСКВА.

…Солнечные зайчики пляшут в стеклах домов, в теплой голубой дали плывут белоснежные облака… Я помню город совсем другим: холод, пронзительный ветер и горькое чувство безысходности.

Побывав на грани смерти, начинаешь по-иному воспринимать жизнь: мир сверкает яркими красками, беспричинное счастье переполняет душу и воздух кажется особенно сладким.

Ушел липкий, душный страх, с которым я свыкся и почти не замечал, но теперь чувствовал себя так, будто впервые выбрался из липкой, душной тьмы на белый свет.

К этому новому чувству не сразу удалось привыкнуть. Трудно было убедить себя в том, что больше я никому не нужен. Что наконец-то я — сам себе хозяин. Могу спокойно гулять где вздумается, путешествовать, найти работу… Словом, быть, как все.

Щурясь на солнце, ловя порывы теплого ветра, я улыбался, как идиот. Нескончаемый поток прохожих, равнодушный и торопливый, вызывал умиление. Они ничего не подозревают, эти эгоистичные, недалекие, милые, счастливые люди. Если повезет, они снова научатся думать самостоятельно…

Во всяком случае, оно того стоило.

На миг перед глазами возникло детское лицо Андрэ, сплошь покрытое капельками крови…

Отец, великодушно взявший на себя хлопоты по разгребанию того дерьма, что оставил после себя покойный Траск, сказал, что о нем позаботились: бывший помощник неудавшегося властелина мира пребывает в закрытой клинике, и больше никогда и никому не причинит вреда. Ему даже разрешили завести кошку…

— О чем ты думаешь?

Ассоль вывела меня из задумчивости поцелуем. Я счастливо рассмеялся, без всякой причины…

— Думаю, что нам с тобой пора в отпуск. Ты как?

— В смысле, только вдвоем? Всё бросить?

— Ну, почему бросить… Просто некоторое время отдохнуть. Отец предложил пожить в его загородном доме, в Калифорнии. Океан, дельфины…

Под её внимательным взглядом я привычно напрягся: сейчас она метнет две зеленые молнии, скажет что-нибудь резкое и отвернется. Но Ассоль только улыбнулась. Раньше она так никогда не улыбалась. Вообще не улыбалась, если подумать…

— Я за. Никогда не видела океана. И дельфинов. А… Твой папа тоже там будет?

— У него слишком много дел в Вашингтоне. Но на выходные может и заскочить.

— Я его немножко побаиваюсь, если честно. — она накрыла мою ладонь своей.

Я расхохотался. Прекрасная воительница, ученица всемогущего Рашида, боится моего отца…

— Открою тебе секрет. — сказал я комическим шепотом: — Я его тоже боюсь. Но к этому можно привыкнуть.

Поймав такси, я назвал адрес. Воронцов по телефону сказал, что все уже собрались…

— Волнуешься? — спросила Ассоль, и снова взяла меня за руку, как только мы сели в такси.

Я вздохнул.

— Да нет… Соскучился по старику. И Илюха… — я снова улыбнулся. — Представляешь, когда мы с ним познакомились… Он долго думал, что я — его проблема.

— Какая разница? Ты — это ты. Он — это он… Расслабься.

— Да нет, ты не поняла. Сейчас мне кажется, что ближе у меня никого нет.

— А я? — она смотрела мне в глаза, будто хотела заранее увидеть ответ.

На мгновение солнце заглянуло в салон, и высветило тонкий, прозрачный профиль…

— Послушай. — я сжал её ладошку. — Я знаю, в каждой стране свои обычаи. А ты ведь из Казахстана… — она удивленно приподняла брови. — Ты говорила, Рашид — вся твоя семья…

— И что?

Белый штакетник, глупый лопоухий пес, с громким лаем нарезающий круги по лужайке, запах яблочного пирога по утрам…

Я почувствовал, что могу сделать так, что это станет реальностью, прямо сейчас. Даже зажмурился. И… снова расслабился. Пусть всё идет своим чередом. Даст Бог — будет яблочный пирог.

— Я хочу, чтобы у нас с тобой была семья. То есть, не заменить Рашида, а…

— Я поняла. Хорошо… Я подумаю. — и она снова улыбнулась.

ИЛЬЯ ВОРОНЦОВ, ПОДМОСКОВЬЕ.

…Лёшка выглядел повзрослевшим. Щеки ввалились, подчеркнув жесткий прищур глаз и твердую складку губ. Даже как будто выше стал. Оно неудивительно, с одной стороны: пережить такое… Как он вообще остался в своем уме — вот вопрос…

— Привет!

Ассоль чмокнула меня в щеку и скрылась в доме. Лёшка остался стоять. Последний раз мы виделись в той клинике, в Копенгагене. Он не мог даже говорить нормально.

И вот он здесь. Живой, здоровый и… Да какая разница? Я сделал шаг, и обнял его. Крепко, до хруста стиснул, чувствуя, как сначала он напрягся, а затем расслабился. К горлу подкатило, но я мужественно сдержался. Только носом шмыгнул…

— Суровые мужские нежности всегда вызывают умиление. — сзади подошла Лилька и положила прохладную ладонь мне на шею. — Илья, отпусти мальчика. Позволь и другим погреться в лучах славы…