Бог-Император Дюны

Он направился за дюну, вдоль барханов, отдавшись, как и Сиона, древнему чувству. А на горизонте, впереди, Лето скорее ощущал чем видел остатки бывших там некогда холмов. Эти остатки были подобны семенам прошлого, ждавшим своего часа, чтобы взойти и напомнить о силах, которые поддерживали когда-то Пустыню в ее первозданном состоянии. Можно было даже на мгновение забыть о том, что Сарьир остался единственным призрачным напоминанием о великой древней Пустыне.

Но иллюзия прошлого тем не менее оставалась. Он ощущал ее в своем стремительном движении. Фантазии, говорил он себе, все это зыбкие фантазии, думал он, принуждая себя сохранять спокойствие. Даже бархан, который он сейчас пересекал, был намного меньше, чем древние барханы, да и дюны стали меньше.

Внезапно вся эта искусственно поддерживаемая Пустыня показалась ему смешной. Он почти остановился на усыпанной мелким гравием поверхности между дюн, но потом заставил себя двигаться дальше, пытаясь восстановить в душе необходимость заставлять систему работать. Он представил себе вращение планеты, которое приводило в движение потоки горячего и холодного воздуха, которые огромными массами перемещались из конца в конец земли – контролируемые и управляемые маленькими спутниками с хитроумными иксианскими приборами и концентрирующими тепло дисками. Если следящие аппараты и видели здесь что-то, то только «пустынный рельеф», окруженный фронтами горячего и холодного воздуха. Присутствие Пустыни требовало создания льда на полюсах и еще кое-каких климатических поправок.

Сделать это было нелегко, и Лето прощал специалистам происходившие время от времени неизбежные сбои и ошибки.

Пройдя дюны, Лето на некоторое время потерял душевное равновесие, которое восстановилось после того, как он вырвался на галечный простор срединной Пустыни и отдался ощущению «окаменевшего океана» с застывшими волнами. Он повернул к югу вдоль линии холмов.

Лето знал, что чувства многих людей бывали оскорблены его ощущением судьбоносности Пустыни. Люди чувствовали себя здесь неловко и старались повернуть назад. Однако Сиона не могла повернуть назад. Всюду, куда она бросала взгляд, была Пустыня, и эта Пустыня требовала узнавания и признания. Она ехала на его спине молча, но он знал, что она смотрит на Пустыню во все глаза. В ее душе начинали шевелиться старые-старые воспоминания.

Он двигался по Пустыне уже около трех часов, добравшись до китообразных дюн, достигавших в длину ста пятидесяти километров и изогнутых в направлении господствующих ветров. За этими дюнами пролегал каменный скалистый коридор, ведший в область звездных дюн высотой около четырехсот метров. Наконец они достигли заплетенных дюн – высокие электрические заряды в атмосфере и высокое давление подняли его настроение. Лето понимал, что такие же чувства скорее всего испытывает и Сиона.

– В этих местах родились песни Золотого Пути, – сказал он. – Они превосходно сохранились в Устном Предании.

Сиона не ответила, но Лето знал, что она хорошо его слышит.

Лето замедлил темп и принялся рассказывать Сионе о фрименских древностях. Она слушала его с нарастающим интересом. Время от времени она даже задавала ему вопросы, но он чувствовал, что вместе с интересом растет и ее страх. С этого места не было видно даже основания башни Малой Цитадели. Не было видно ничего рукотворного. Она, скорее всего, подумала, что он старается развлечь ее, чтобы потом обрушить что-то зловещее.

– Именно здесь зародилось равенство наших мужчин и женщин, – сказал он.

– Ваши Говорящие Рыбы отрицают такое равенство, – отпарировала Сиона.

Ее голос, полный недоверия, был гораздо лучшим локатором ее положения на его спине, чем сама ее скрюченная фигурка. Лето остановился между двумя заплетенными дюнами и дал стихнуть вихрю кислорода, вырывавшемуся из хвоста.

– В наше время все стало не так, как прежде, – сказал он. – Но у мужчины и женщины эволюционно выработались разные задачи. Однако у фрименов была жесткая взаимозависимость. Это равенство было залогом выживаемости.

– Зачем вы привезли меня сюда? – зло спросила Сиона.

– Оглянись, – ответил он.

Лето почувствовал, как Сиона повернула голову назад. Помолчав, она заговорила:

– Что я должна увидеть?

– Мы оставили какие-нибудь следы? Ты можешь сказать, откуда мы пришли?

– Поднялся небольшой ветер.

– Ты хочешь сказать, что он скрыл следы?

– Кажется, что… да.

– Эта Пустыня делает из нас то, чем мы были и чем мы остаемся, – сказал он. – Это настоящий музей наших традиций, и ни одна из них в действительности не утеряна.

Лето заметил небольшую песчаную бурю, прошедшую на южном горизонте. Сиона тоже, без сомнения, ее разглядела. Впереди бури поднимались полосы песка и пыли.

– Почему вы не хотите сказать, зачем я здесь? – снова спросила Сиона. В голосе ее явственно звучал страх.

– Но я уже сказал тебе.

– Вы ничего мне не сказали.

– Как далеко от башни мы отошли?

Она задумалась.

– Тридцать километров? Двадцать?

– Дальше, – сказал он. – Я могу двигаться очень быстро по своей земле. Разве ты не чувствовала ветер на своем лице?