Бог, которого не было. Белая книга

Человек — странная штуковина. Особенно когда от него уходит любимая. Я барахтался в свежевырытой яме под названием «ДашамояДашаДашаушлаДашаушланавсегдаяникогданеувижуДашу» и уже собрался в этой яме утонуть, как краем глаза заметил на берегу — ну, на столе — бутылку Chivas, которую купил вместе с запчастями для самого лучшего торта в мире. Чтобы полюбить себя, надо использовать виски, — бросила мне спасательный круг из прошлого Даша. А еще я вспомнил слоган Chivas: помни, откуда ты, неважно, как бы далеко ты ни зашел. Я помнил, откуда я — оттуда, где, напившись, поют «Мой друг алкоголь искупал Брайна Джонса в бассейне» и где не принято умирать, оставляя нетронутой бутылку 0,7 Chivas Rеgal двенадцатилетней выдержки. Так что я оттолкнулся от дна и уверенным брассом поплыл в сторону виски. Невыносимое желание жить, когда все умерло и ты сам тоже умер, вытащило меня на берег, налило первую рюмку, дало прикурить и налило вторую. Дальше просто: я пил и боролся с собой, чтобы не звонить Даше. И чем больше пил — тем больше звонил. Я же говорю: человек — странная штуковина. Особенно когда от него уходит Даша. Не знаю, что бы я сказал, если бы Даша взяла трубку, — но она не взяла. Так что я просто пил. Когда кончился виски, перешел к купленному для торта «Моцарту». Пробовали когда-нибудь выпить 0,7 «Чиваса», а затем перейти на сладкий ликер? Это какой-то алкогольный джихад против здравого смысла и печени. А еще вместе с покупками мне положили — может, правильнее сказать «подложили»? — бесплатную газету. На самом видном месте статья: «Лучше не будет. Живите как есть». Может, это ты мне эту газету и подложил? Ты — это Бог. Мог бы и попроще способ выбрать. Хотя, говорят, пути твои неисповедимы. Если ты есть, конечно. Да и вообще: если мы созданы тобой и по твоему образу и подобию — то ты… ну это… похож на человека. А человек — весьма странная штуковина. В общем, если даже это был не твой совет, я все равно решил им воспользоваться. Жить как есть. Без Даши. Первым делом я выкинул в окно майку, хранившую ее запах. А потом — видимо, токсикация Моцартом уже наступила — я нашел в газете объявление «Лучшие девушки города. С нами вы забудете обо всем» и позвонил. Сладкий, приторный, как ликер «Моцарт», голос обозвал меня милым и с какой-то распевной ленцой поинтересовался: какую девушку я хотел бы пригласить. Я, переполненный Моцартом, промямлил: все равно… лишь бы не Дашу.

— Любую, но не Дашу?! — удивился ликерный голос.

— Да, — ответил я. — Я не хочу, чтобы ее звали Даша.

— А как вы хотите, чтобы ее звали?

Я молчал, подыскивая достойное момента имя. Пока я думал, ликерный голос решил все за меня:

— Снежана вас устроит? Ну и чудненько.

Через час приехала Снежана. Она могла бы устроить даже тебя, если бы тебе вдруг захотелось забыть обо всем, — не сомневаюсь, что, глядя на то, что ты сотворил, у тебя частенько должны появляться такие желания. Ты — это Бог.

Я не богохульствую, упаси меня боже, просто я уже уяснил, что пути Господни неисповедимы. Ну, если ты действительно есть. А Снежана была и впрямь хороша — ноги, грудь, выражение глаз — все очень профессионально. Хороша всем, кроме одного — это была не Даша.

Правда, к приходу Снежаны я совершенно забыл о вызове проститутки и своем желании «забыть обо всем». И этому были причины: во-первых, я окончательно напился, во-вторых, я заснул.

А, ну и перед тем как заснуть, я вышел на улицу, подобрал майку с надписью «Лучше не будет». Майка все еще пахла Дашей. Вернулся домой и положил ее под подушку. Ну я же говорил: человек — странная штуковина.

Косоглазие сердца

А потом пришел ты и разбудил меня. Ты — это Бог. То ли я дверь не закрыл, когда за майкой ходил, то ли у тебя ключ был. В общем, когда я открыл глаза, ты уже в комнате был. Ты был без бороды и похож на Кита Ричардса с обложки Crosseyed Heart. Только без рок-н-ролла в глазах. Глаза у тебя — они были… ну, они просто были, больше о них сказать нечего. А вот фенечки на руках — да, как у Кита. Я как мог рассказал тебе все. Ну, про Дашу. Даже майку показал. Косоглазие сердца — определил Кит Ричардс. А ты — ты сморщился и спросил:

— Есть маалокс?

Я нашел таблетки и протянул тебе.

— А суспензии нет?

Я молча покачал головой.

Ты прожевал таблетку, а остальные положил себе в карман.

— Это из-за таких, как ты, у меня изжога, — заявил ты, налил себе «Моцарта» и выпил. — Почему вы не можете просто оставить меня в покое? Вы заварили все это дерьмо, вы и расхлебывайте. А я не собираюсь обсуждать себя с таким, как ты, да еще в десять вечера!

— Сейчас семь, — робко заметил я.

— Поучи меня, — угрюмо пробурчал ты. — И хватит уже стенать, что реальность кусается, бабы не дают, бытие блуждает, месячные не наступают, а прыщи наоборот. — Ты замолчал и как бы стал меньше. Или мир стал меньше, не знаю. А ты оглядел этот вдруг ставший меньше мир и тихо выдохнул: — Нехрен было жрать яблоко.