Бог-н-черт

Так мы жили, выискивая себя в вечном хламе, наполнявшем новое пространство безалаберных комнат. Правда, была еще одна странная личность, выковыривавшая из нас отвращение: автогонщик Бобби — он был дядей Беллы и требовал, чтобы мы все называли его папой. Но Макс, кривляясь, называл его Отче, а я, если и обращался к нему, что было весьма редко, говорил исключительно «сэр». Он жил у Беллы неделями, нарушая нашу устоявшуюся убогость. Бобби был ненамного старше нас, но мнил себя многоопытным старцем, за что и получал иногда от меня свою затрещину. Он исчез за месяц до моего возвращения, и я уверен, что он больше не возвратится в этот дом…

Белла была в церкви. О, как это отличалось от моей сказки, написанной год назад под звуки максовской сонаты. Она была новой сказкой. В сером потертом платье оскорбленной принцессы (я все-таки добился своего!) МОЯ БЕЛЛА стояла, прислонившись к колонне. Ей ужасно хотелось курить, но она дала себе слово дождаться окончания службы. Стараясь не думать о моей смерти, с ее точки зрения нелепой, Белла понимала, что я был чем-то большим, чем примелькавшаяся деталь интерьера. Когда Макс разбил вдребезги ее любимую вазу, она могла плакать, а сейчас… Какая-то утомленная обреченность (просто смертельная скука) ввинтилась в ее тело и, похоже, собиралась там прописаться. Страшно? Нет, она давно, даже с азартом ждала моей смерти, но Макс, этот внезапно переменившийся пропойца, дал ей понять, что она все время была лишней. Ей хотелось завыть, вписаться в этот протяжный хор. «Во имя отца и сына и святаго духа…» Тьфу! Да неужели она, в которой текла кровь королей Европы, способна сломаться? Бежать, бежать, хоть к черту на рога, хоть к Христу за пазуху. Вернуть испачканную юность или перескочить в закашлянную старость — все равно, лишь бы не. Она быстро развернулась и быстрым шагом вышла на промозглую осеннюю улицу. Спотыкаясь на каблуках, она добежала до первой попавшейся машины, открыла дверцу и упала на заднее сиденье. Макс стал для нее монстром, пожирающим все, чернокожим вампиром — как в детских мультфильмах. «Пошляк!» — произнесла она вслух и осеклась. «Это вы мне?» — шофер обернулся и включил мотор.

V

Проснувшись в безукоризненно чистой постели, Белла тупо уставилась на бородача, склонившегося над письменным столом. Она инстинктивно вжалась в жесткие доски широкой кровати с бронзовыми спинками (кто сегодня Бог?) и вдруг, резко выпрямившись, вскочила и натянула на себя платье. Роденовский мыслитель не шелохнулся. Он сосредоточенно водил рукой по пожелтевшему листку и блаженно улыбался. «Мадам хочет уйти?» — ручка упала на стол, — «Не торопитесь, я сейчас освобожусь, ключ у меня в правом кармане, Макс снова пьян, Амадей еще не приходил», — глаза прищурились, — «туалет возле кухни», — и борода опять заскользила по галстуку. Белла начала рыться в сумочке. «Сигареты на столе, пепел можно стряхнуть в карандашницу, дайте мне пять минут молча», — он перевернул страницу и уставился в окно. «Мне на вас наплевать, я замужем, сигареты — дерьмо, мне некогда», — передразнила его Белла, но с места не сдвинулась. Они сидели как истуканы минут пятнадцать, пока, наконец, Профессор (как уже мысленно назвала его Белла) не поднялся из-за стола и не пересел на кровать (господи, разве Амадей не настолько прав, что этот Люцифер не подавился своей улыбкой и, обслюнявив свою пошлую бороденку, не встал на колени. «Белла, королевы не прощают»). Унылый натюрморт медленно, сквозь пыльное окно, сливался с еще менее веселым пейзажем. «Называйте меня просто Сашей», — профессорские глаза воткнулись в ее грудь и сладострастно забегали по широкому вырезу небрежно одетого платья. «И это все, что вы хотели мне сказать?» «О, не торопитесь», — он начал повторятся, — «я встретил Вас совершенно случайно, но теперь Вам просто некуда спешить, Вы отсюда просто-напросто не уйдете, и, поверьте мне, для вашего заточения есть вполне веские основания, не менее веские, чем смерть Амадея».

— Вы знали его?

— Я же сказал, что вижу Вас в первый раз, разве этого не достаточно?

— При чем тут я?

— Ах, если бы я знал, ведь он никогда не любил Вас, он терпеть не мог ваши вульгарно накрашенные губы.

— Наглец! — Белла молниеносно ударила его по лицу.

— Да, вы правы, это мой врожденный недостаток, кстати, с Амадеем мы в этом очень похожи.

— Ты, подонок, еще одно слово обо мне или Амадее, и я подмету твоей бородой всю комнату.

— Неужели?…

— Ты все еще здесь. Ты. Убийственный укор прыщавым стриптизеркам. Влажные губки, посасывавшие гордость. Тягучая боль потных блюзменов сквозь изгиб саксофона. Скользкая ящерица на голой груди исступленного философа. Я НЕ ЛЮБЛЮ, КОГДА МЕРТВЕЦЫ СКАЛЯТ ЗУБЫ, — Саша загадочно улыбнулся. Белла уткнулась лицом в подушку и зарыдала.

VI