Бог не играет в кости

— П-почему трупы со дна несвежие. Целый самолет несвежих трупов, — бормочет он, пьяно хихикая. — Этот самолет подрывает мой афт… автр… авторитет. Вот. Трупы не летают на самолетах. У них нет прас… псасп… паспорта, им билет не продадут.

Демоль закрывает глаза и всхрапывает.

Экак тебя ж развезло, подумала я. Но не оставлять же его здесь.

Я нашарила в его кармане ключ от номера. С трудом поставила тело на подгибающиеся ноги, я попыталась закинуть его руку себе на плечи. Бутылку при этом он так и не выпустил. Только взглянул на нее и пробурчал:

— Я не позволю, чтобы мне угрожали. Я профессионал!

— Кто тебе угрожал?

— Хорек этот из МИб, — тихо пробормотал Демоль и вдруг взвыл дурным голосом.

— Не могу я больше пить эту гадость! Почему здесь не подают нормальный бренди? Не отличный, не хороший, а хотя бы простой арманьяк. Здесь нет коньяка! Нет бренди! Только пиво, виски и прочая дрянь! — размахивая бутылкой, из которой на ковровую дорожку льется янтарный ручей, орет Демоль.

— Да тише ты, — шикнула я на него. — Весь отель перебудишь.

Он лукаво глянул на меня и пьяно погрозил мне пальцем:

— А вот ты их не боишься. Твоего патрона убили, а ты их все равно не боишься…

— Кого их?

Демоль приложил палец к губам и прошипел «тс-с-с». При этом он, наконец, выронил свою бутылку, и та с грохотом покатилась вниз по лестнице, оставляя на ковровой дорожке темные разводы. Француз проводил ее пьяным взглядом и попытался опять свалиться на пол.

— Ну уж нет! — заявила я, ставя его на ноги.

Наконец мне удалось закинуть его руку себе на плечи, и, бормоча немецкие ругательства сквозь зубы — хотя очень хотелось приложить его по-русски, я поволокла повисшего на мне беспомощным тюком судмедэксперта по коридору.

Смотреть в таком положении я могла только себе под ноги. Возле одной из дверей мой взгляд зацепился за чьи-то замшевые тапочки, выше которых начинались пижамные брюки. Еще выше брюки терялись под полами бархатного халата. Все, дальше было не видно. Но и этого мне вполне хватило, чтобы понять: пьяные вопли судмедэксперта разбудили главу нашей комиссии.

Пыхтя от натуги, я протащила свою ношу мимо Гримани и ввалилась в номер Демоля. У меня не было ни малейшего сомнения, что толстяк проводил нас самым укоризненным взглядом, на который только был способен.

Я сгрузила тело на кровать и уселась рядом.

Уф, ну и тяжел же он!

Отдышавшись, я осторожно приоткрыла дверь и, убедившись, что путь свободен, выскользнула в коридор.

Направилась я прямо к номеру Кирана. Хотя шотландец и не ответил на мой телефонный звонок, но портье убедил меня, что мистер Рэналф у себя в номере.

— Киран, открой, — тихонько поскреблась я в дверь.

Тишина.

— Киран, это Анна, — стукнула я посильнее.

Тишина.

Я позвонила ему с мобильника. Длинные гудки. Вот соня, — зло подумала я. Что же делать? Стучать сильнее — так я сделаю то, что не удалось Демолю, — перебужу весь отель. Но Рэналф нужен мне! Вернее, не он сам, а его судно.

Чертыхаясь, я потопталась возле его двери, затем вновь попробовала позвонить. И вновь мне ответили длинные гудки. Черт! У человека есть возможность получить желаемое, обогнав конкурентов, а он спит!

— Рэналф, открой немедленно! — заорала я, выходя из терпения, и со злостью пнула дверь.

Щелкнул замок, только не от нужной мне двери. В коридор вновь вывалилась туша, запеленутая в яркий бархатный халат. Скорбно изогнув брови и поджав губы, глава комиссии демонстративно поднял руку и посмотрел на часы.

— Ваше поведение, мисс Шнайдер, переходит все границы! Это недопустимо! — зашипел в мою сторону Гримани. — Сначала вы напиваетесь вместе с нашим судмедэкспертом, затем ночью врываетесь в номер другого мужчины. Вы позорите…

— Моя личная жизнь вас не касается, — буркнула я и со всей силой пнула дверь.

Отступать мне было некуда, я срочно нуждалась в плавсредстве. Что при этом будет думать о моих моральных устоях какой-то толстяк, волновало меня меньше всего.

Гримани задохнулся от возмущения. Он вытаращил глаза и силился выдавить из себя какие-то особые слова, причитающиеся случаю, но придумать ничего не мог. От мучений его избавил еще один дверной щелчок.

В коридоре показался Холланд. Окинув нас насмешливым взглядом, он повернулся к пылающему праведным гневом швейцарцу.

— Ну что вы напустились на девушку, мон шер, — добродушно хмыкнул он и продекламировал:

Грехи людей пересчитать ты так усердно рвёшься?
С своих начни, и до чужих едва ли доберешься[6]

.

Гримани недовольно пождал губы, но противоречить Холланду не посмел. Еще раз окатив меня негодующим взглядом толстяк ушел к себе.

В этот момент, наконец, приоткрылась нужная мне дверь и в проеме показалась заспанная физиономия Рэналфа.

— Что же вы девушку под дверью держите? — насмешливо протянул Холланд. — Если бы ко мне девушки с такой страстью рвались, я бы уж точно не спал.