Бог Света

Он — все еще геолог. Это ремесло он знал до тонкостей и мог заниматься им, не подвергая опасности чужие жизни. Ни одна из больших компаний не примет его на постоянную работу. Ни в одной из них не знали с уверенностью, тот ли он самый «X», но все знали, что вокруг него вечно происходит что-то непонятное. Вероятно, во многих картотеках против его фамилии значилось: «склонен к несчастным случаям». Да и сам он не собирался наниматься в большие компании — это было связано с риском оказаться там, где он не желал работать… например, вблизи поселений. Но многие компании были, однако, рады заполучить его в качестве независимого консультанта. Странно, результатом этого явилось то, что он заработал денег больше, чем когда-либо в своей жизни. Но деньги перестали играть заметную роль в жизни Гейделя. Он старался держаться подальше от городов, от людей, вообще от тех мест, где деньги тратятся в больших количествах. За последние годы он постепенно привык к одиночеству настолько, что даже небольшое скопление народа — как сегодня у больницы — приводило его в замешательство. Он понимал, что и самые последние его дни пройдут в одиночестве — в хижине на какой-нибудь захолустной планете, на берегу моря. Желания его ограничивались сигарами, коллекцией минералов и приемником, который можно настроить на Центральные Новости.

Он ел медленно. Подошел хозяин заведения, явно желая поговорить. Куда это он собрался с рюкзаком и запасом еды?

Побродить по холмам, объяснил Гейдель. Зачем? Гейдель открыл уже было рот, чтобы ответить, что это не его стариковское дело, и тут в голову ему пришло, что старик, наверное, тоже страдает от одиночества. Магазинчик его отнюдь не выглядел местом, где кипит деловая активность. Старик, скорее всего, почти не видит людей. К тому же он очень, очень стар.

Пришлось Гейделю выдумать историю. Кивая, хозяин выслушал ее. Очень скоро говорил уже старик, а Гейдель согласно кивал. Покончив с едой, он зажег сигару.

Время шло, и Гейдель чувствовал, что ему все приятнее становится общество этого человека. Он заказал еще пива, закурил вторую сигару.

В комнате не было окон, и Гейдель не мог видеть, какими длинными стали тени. Он рассказал старику о других планетах, показал ему камни. Старик рассказал ему о ферме, которой когда-то владел. Первые вечерние звезды уже осветили мир, когда Гейдель догадался взглянуть на свое хроно.

— Неужели уже так поздно? — воскликнул он. Старик глянул на хроно Гейделя, потом на свой собственный.

— Однако действительно поздно. Прошу прощения за излишнюю разговорчивость. Если вы торопитесь…

— Все в порядке, — сказал Гейдель. — Я просто потерял счет времени в вашем обществе. Но мне пора идти.

Он расплатился и быстро ушел. Струна безопасности и так натянулась уже до предела.

Он повернул направо и пошел сквозь сумерки в том направлении, откуда пришел в Италбар. Через пятнадцать минут он оставил позади деловую часть города и шел вдоль жилых домов. Небо чернело, зажигались все новые и новые звезды. Казалось, что фонари у домов горят ярче.

Проходя мимо каменной церкви, Гейдель заметил, что из ее цветных гласситовых окон льется слабый свет, и им овладело знакомое возбуждение, как всегда при виде церкви. Это было… когда? Десять лет назад? Двенадцать? Давно. Но он помнил тот случай до мельчайших подробностей.

Это был удушающий день на Муртании, и дневная жара застала его на открытой местности. Убежище он нашел в одной из подземных странтрианских часовен, где всегда темно и прохладно. Усевшись в самом темном углу, он решил отдохнуть и закрыл глаза, но тут же в часовню вошли еще двое. Вместо того чтобы погрузиться в молитву, как ожидал того Гейдель, они принялись что-то возбужденно шептать друг другу. Потом один из них ушел, а второй уселся на сиденье перед центральным алтарем. Гейдель внимательно рассмотрел его. Он оказался муртанианином, и его бронхиальные мембраны распухли и покраснели, что свидетельствовало о крайней степени возбуждения. Он не склонил головы, как положено, но смотрел вверх. Гейдель проследил за его взглядом и обнаружил, что смотрит он на ряд гласситовых картин, которые изображали непрерывный ряд божеств, опоясывающий все стены часовни.