Бог Света

Гейдель пристально всмотрелся в ее крохотное личико — черные глаза под черными бровями, галактика сверкающих веснушек. В лице этом было больше красок жизни, чем тридцать шесть часов назад, когда лечение только началось. Дыхание девочки стало свободнее, она могла уже сидеть, обложившись подушками, и подолгу разговаривать. Температура упала, кровяное давление стабилизировалось. Она стала даже проявлять любопытство, столь естественное для ребенка ее возраста. Гейдель считал, что потрудился не напрасно, и не вспоминал о девяти могилах и о других, на других планетах.

— …Мне так хочется побывать на Клаане, — говорила она, — увидеть ее голубое солнце и одиннадцать лун…

— У тебя вся жизнь впереди, — > ответил Гейдель, но, попробовав заглянуть вперед, он не смог увидеть ее иначе, как замужем за каким-нибудь местным парнем, домохозяйкой в Италбаре на все дни своей вновь обретенной жизни. Только оранжевый камешек останется, чтобы напомнить ей о детских мечтах. Ну что ж, могло быть и хуже, подумал Гейдель, вспомнив ночь, проведенную на холме над городом. Вряд ли кто будет возражать против того, чтобы кончить свои дни в таком приятном городе, как Италбар…

В палату вошел доктор Хелман, кивнул в знак приветствия, схватил девочку за левое запястье и уставился на свой хроно.

— Ты волнуешься, Люси? — заявил он, опуская запястье на одеяло. — Наверное, мистер X. перевозбудил тебя рассказами о своих приключениях.

— Нет, нет! — воскликнула она. — Мне так нравится слушать его! Смотри, какой камень он подарил мне с Клааны! Там голубое солнце и одиннадцать лун! Этот камушек принесет мне счастье! Люди там живут в море…

Доктор посмотрел на камень.

— Красивый…

- Почему Хелман не улыбается? — спросил себя Гейдель. — Я бы на его месте прыгал от радости.

Гейдель собрал остальные камешки и сложил их в сумку с монограммой.

— Вот и пришла мне пора уходить, Люси. Я счастлив, потому что ты выздоравливаешь. Если мы больше не увидимся, знай, что мне было очень интересно поговорить с тобой… Будь хорошей девочкой.

Он встал и вместе с доктором Хелманом направился к двери.

— Но ты вернешься? — крикнула Люси, и глаза ее широко раскрылись. — Ведь ты придешь еще, правда?

— Я еще не знаю, — ответил ей Гейдель. — Там видно будет…

— Приходи… — закрыв за собой дверь в палату, Гейдель не расслышал конца фразы.

— Удивительно! — произнес Хелман. — Я просто не верю своим глазам.

— Как остальные?

— У всех, кого вы навестили, положение или стабилизировалось, или стало чуть получше. Интересно, в чем же все-таки здесь дело… Кстати, ваша кровь, по утверждению лаборатории, — еще большая мешанина, чем казалось тем, кто исследовал ее раньше. Им хотелось бы взять побольше ее образцов и отправить на дальнейшее исследование в Ландсенд.

— Нет! — отрезал Гейдель. — Я знаю, что такое моя кровь, и, послав ее в Ландсенд, невозможно узнать о ней что-нибудь новое. Если они все-таки заинтересуются, пусть запросят компьютер Панопат на СЭЛе. Кровь мою исследовали сотни раз, и никто не осмелился сделать никаких определенных выводов… И не забывайте, что скоро она снова станет смертельно опасной. Мне пора уходить.

Беседуя, двое мужчин подошли к лифту.

— Этот «баланс», о котором вы говорите, — сказал доктор Хелман, — …ничего подобного просто не может быть! По вашим рассказам, патогены формируются в батальоны, сражаются друг с другом, а потом вдруг подписывают перемирие на определенный срок, который никто из них не нарушает! Человеческий организм просто не может функционировать подобным образом!

— Знаю, — ответил Гейдель, входя в лифт, — это всего лишь аналогия, и, как я уже говорил, хоть я доктор, но не медицины. Я придумал простые, прагматические термины для объяснения происходящего со мной, а вы уж интерпретируйте их, как заблагорассудится. Кроме меня, в мире нет экспертов по этому вопросу.

Лифт опустил их на нижний этаж.

— Зайдем ко мне в кабинет? — предложил Хелман. — Вы покидаете нас, и я знаю, куда и когда прилетит аэрокар. Очевидно, вам хочется уйти в холмы и претерпеть очередную кому. Мне хотелось бы понаблюдать и…

— Нет! — отрезал Гейдель. — Об этом не может быть и речи! Я никому не разрешаю приближаться ко мне в такие моменты. Это слишком опасно.

— Мы могли бы изолировать…

— Нет, и еще раз нет. На моей совести и так слишком много напрасных смертей. То, что сделано мной в Италбаре, — слабая попытка хоть как-то расплатиться за них. Я не могу сознательно рисковать жизнью людей, пусть даже профессионально подготовленных для того, чтобы, рисковать ею. Поймите меня правильно — сколь бы ни были адекватны меры предосторожности, всегда может что-то сломаться, испортиться…

Хелман слегка пожал плечами.

— Если вы когда-нибудь передумаете, мне хотелось бы возглавить эту работу.

— Спасибо… Мне пора.

Хелман пожал ему руку.

— Спасибо за все. Боги смилостивились над нами.

Скорее, над твоими пациентами, подумал Гейдель и сказал:

— Желаю удачи, доктор.

Он вышел в холл.

— …Благословят вас! — воскликнула женщина. — Пусть боги благословят вас!!!

Когда Гейдель проходил мимо, она схватила его за руку. Мать Люси.