Бог Света

— Ты опасный тип, — сказал он.

— Знаю. Я практик.

— Однако я попортил тебе дело.

— К несчастью, да.

— Возможно, тебе удастся возместить свои потери. Мы на полпути к Небу.

— Ты думаешь, у меня есть шанс?

— Пожалуй. Времена меняются. Брама, может быть, станет на этой неделе снисходительным богом.

— Мой бывший лекарь говорил мне, что надо указывать крайние случаи.

Яма пожал плечами.

— А что с демоном? — спросил Сэм. — С тем, что был со мной?

— Я коснулся его, — сказал Яма. — Крепко. Не знаю, покончил я с ним или просто сбросил. Но ты насчет этого не беспокойся: я обрызгал тебя демонским репеллентом. Если этот демон все еще жив, то пройдет много времени, прежде чем он оправится от нашего контакта. Если вообще оправится. Как это вышло в первый раз? Я думал, что ты защищен против демонского захвата.

— Я тоже так думал. А что за демонский репеллент?

— Я нашел химическое вещество, безвредное для нас, но против которого не может устоять ни одно энергетическое существо.

— Полезная вещь. Вот бы воспользоваться им в дни связывания!

— Да. Мы применили его в Адском Колодце.

— Это было настоящее побоище, насколько я мог видеть.

— Да, — сказал Яма. — А на что это похоже — захват демоном? Каково ощущение, когда чужая воля довлеет над твоей?

— Очень странное, — сказал Сэм, — и пугающее, но одновременно и воспитывающее.

— В каком смысле?

— Первоначально это был их мир. Мы его у них отняли. И их же возненавидели. Для них мы — демоны.

— На что похоже это ощущение?

— Что твоя воля захвачена другой. Ты должен это знать.

Улыбка Ямы исчезла, но затем вернулась снова.

— Ты хочешь, чтобы я ударил тебя, не так ли, Будда? Это дало бы тебе чувство превосходства. К несчастью, я не садист и не сделаю этого.

Сэм. засмеялся.

— Тебя задело, Смерть.

Некоторое время они сидели молча.

— Не поделишься ли со мной сигаретой?

Яма зажег сигарету и протянул Сэму.

— Как выглядит сейчас Первая Ваза?

— Ты ее вряд ли узнаешь, — сказал Яма. — Если бы в данный момент все там умерли, она останется идеальной еще десять тысяч лет. Цветы будут цвести, музыка — играть, фонтаны будут рябить от переливов спектра. В садовых павильонах будет стоять горячая пища. Сам по себе город бессмертен.

— Подходящее жилище, я полагаю, для тех, кто называет себя богами?

— Называет? — переспросил Яма. — Ты ошибаешься, Сэм. Божественность — не только название; это условие существования. Бог не потому Бог, что он бессмертен — ведь даже последний работяга может получить непрерывность существования. Любой умелый гипнотизер может играть с собственным обличием. Я могу сконструировать машины более мощные и точные, чем любая способность, могущая развиться у человека. Быть богом — это качество бытия, способность быть самим собой в такой мере, что его страсти соответствуют силам вселенной, и тот, кто смотрит на него, понимает его, даже не слыша имени. Один древний поэт сказал, что мир полон откликов и соответствий. Другой написал большую поэму об Аде, где каждому уготовлена та музыка, которая соответствует силам природы, управляющим его жизнью. Быть богом — значит, быть способным осознать в себе то, что важно, а затем бить в одну точку, чтобы привести это важное в одну линию со всем существующим. Затем быть за пределами морали, логики и эстетики. Бог есть ветер или огонь, море, горы, дождь, солнце или звезды, полет стрелы, конец дня, любовные объятия. Бог правит через преобладающие страсти. И те, кто смотрит на богов, говорят, даже не зная их имен: «Он — Огонь», «Она — Танец», «Он — Разрушение», «Она — Любовь». Итак, отвечаем на твое замечание: они не называют себя богами; богами называют их все остальные, все, кто видит их.

— Итак, они все играют на своих фашистских банджо?

— Ты выбрал неудачное прилагательное.

— Все остальные ты уже использовал.

— Похоже, что наши мысли насчет этого никогда не сойдутся.

— Если кто-то спрашивает тебя, зачем ты угнетаешь мир, а ты отвечаешь кучей поэтического вздора, тогда, конечно, нет. Думаю, что тут мысли просто не могут сойтись.

— Тогда давай выберем другую тему для разговора.

— Однако я видел тебя и сказал: «Он — Смерть».

Яма не ответил.

— Странная, преобладающая страсть. Я слышал, что — ты стал старым до того, как был молодым.

— Ты знаешь, это правда.

— Ты был замечательным механиком и мастером оружия. Твоя юность сгорела во взрыве, и ты в тот же день стал стариком. Не в этот ли день смерть стала твоей главной страстью? Или это было раньше? Или позднее?

— Неважно, — сказал Яма.

— Почему ты служишь богам? Потому что веришь в то, что сказал мне, или потому, что ненавидишь большую часть человечества?

— Я не солгал тебе.

— Значит, Смерть — идеалист. Забавно.

— Вовсе нет.

— А не может быть, Господин Яма, что ни одна из этих догадок неправильна? Что это твоя главная страсть…

— Ты уже упоминал ее имя, — сказал Яма, — в такой же речи и сравнил ее с болезнью. Ты и тогда был неправ, и сейчас заблуждаешься. Я не хочу слушать эту проповедь еще раз, и, поскольку сейчас я не в зыбучем песке, я и не буду слушать.

— Ладно, — сказал Сэм. — Но скажи, главные страсти богов когда-нибудь меняются?

Яма улыбнулся.