Бог тревоги

Я заглянул в яму, но не увидел ничего, кроме снега и еловых ветвей. Огляделся в поисках надгробного камня или других следов, но напрасно. Я спрыгнул внутрь и стал разгребать снег, сам не зная, на что надеясь. Если бы я проживал не свою жизнь, а был персонажем триллера, мистического или только притворяющегося мистическим для создания дополнительного напряжения, то наверняка нашел бы на дне какой-нибудь артефакт наподобие карты Таро Шут из микроскопической колоды Лиды. Или, напротив, Шута из старинной дореволюционной колоды. Но в яме ничего не было, только грязь, щепки, пустой пластиковый стаканчик.

И Кириллу приличествовало бы тогда возопить что-нибудь вроде: «О боже мой! Зачем ты полез в могилу? Что вообще происходит вокруг?» Но Кирилл наблюдал за моими действиями с доброжелательным равнодушием — и без того сонный, от употребленного джина он готов был уснуть на ходу. Но все-таки груз социального давления, под которым склонял голову даже мелкий бандит Никита, вынудил Кирилла встать над ямой с протянутой мне рукой.

— Чего искал? — решил уточнить Кирилл для поддержания разговора.

— Показалось, что телефон выпал, — сказал я. — Но он не выпадал.

Вслед за бутылкой джина мы спустились вниз, к пляжу. У самой песчаной косы стоял последний или же первый, как посмотреть, ряд могил. Оградка одной из них была отворена, и пожилая женщина, выпятив огромный, как два крыла, распростертый зад, выпалывала сорняки на могиле мертвого родственника. Рядом ее живые родственники купали в маринаде шашлык, поливали угли вонючей жидкостью для розжига, и полуголый мужчина с полотенцем в руках шел к ним от озера.

Наблюдая эту русскую пастораль, я задумался, есть ли на кладбищах такое понятие, как «первая линия к воде»? И как это влияет на цену? Для живых первая линия очень удобна, но губительна для мертвеца. Мертвец, не исключено, уже давно смыт в это мутное озеро, запрещенное для купания Росприроднадзором.

Мы тоже сели у берега, и я заметил, что в илистой мутной воде плавало что-то овальное, белое, похожее на блюдо для рыбы. В нагрудном кармане задвигался телефон — звонил арабский шейх Снегирев, которому я до сих пор не успел ответить.

* * *

Хотя ситуация оставалась запутанной, мне стало гораздо легче от явного подтверждения: я не сошел с ума. И дело не в проклятии Фив, а в чем-то куда более приземленном и скучном. Мой поклонник затеял какой-то эксперимент, он пытался устроить так, чтобы я утратил границы реальности, потерял контроль над собой; и уже можно было с уверенностью сказать, что попытка его провалилась. Скорее всего (и тут легонько кольнуло в сердце), никаким он поклонником не был, а был мошенником, который для чего-то придумал эту легенду с фанатством. А для чего именно — предстояло узнать уже в ближайшее время. Самому мне было его не найти и оставалось ждать нового хода, а может, и нового появления этого психопата.

До выступления Снегирева было еще часа четыре. Сперва я подумал набрать Енотова, предложить помощь с Женей. Но идея была откровенно глупой. Ведь я только достиг хрупкого психического равновесия, и совершенно не стоило прямо сейчас проверять его на прочность. Как знать, какая мысль овладеет мной после бредовых бесед с Женей, для которых следовало бы ввести термин, придуманный моим другом Сашей Гельвихом, уже второй раз появляющимся за кадром. Так вот, термин этот звучал так: шизо-джитсу. Ты сидишь с впавшим в психоз человеком и пытаешься приводить разумные доводы, но все они оборачиваются против тебя, возвращаются тебе в изуродованном и обессмысленном виде. И чем настойчивей ты пытаешься рационализировать разговор, тем в менее выгодной позиции оказываешься. И в результате нескольких раундов шизо-джитсу я всерьез рисковал оказаться обеими лопатками на ковре. Мне оставалось бы только молить судью остановить бой, делая ему соответствующие знаки. Но только никаких судей в шизо-джитсу не предполагалось.

Следом мне пришла идея поехать домой и обо всем рассказать Лиде, но и она была отметена. Если я не говорил о поклоннике и о снимке могилы прежде, то с чего бы мне говорить сейчас? Лучше уж дождаться финала истории, чтобы рассказать ее целиком. Я написал Лиде про некую срочную работу для банковского журнала и, не успев нажать кнопку «отправить», испытал приступ привычного, если не употребить эпитет «рутинный», отвращения к себе. «Отвращение к себе привычно, как дыхание», — это про меня написал Мишель Уэльбек. Но тут до меня дошло, что я могу легко превратить эту ложь в правду. И я набрал номер своего наставника по банковскому журналу, называвшего меня зайчиком и которого все, в свою очередь, называли Отелло. Я предложил сделать интервью с букеровским лауреатом Снегиревым. Редактору это имя явно ничего не говорило, но он все-таки согласился, так что здесь все было в порядке. Тем более что, если верить словам Жени, линейность времени — это иллюзия, какая разница, что произошло после чего: мое сообщение Лиде или разговор с редактором.

26