Богач, бедняк. Нищий, вор

— Так вот, он умер. — В голосе ее звучало явное удовлетворение. — Утонул. В реке. После этого твоя мать уехала, а дом, где вы жили, снесли, и сейчас… сейчас на его месте построили этот супермаркет, который разоряет нас, — с горечью закончила она.

Тут вошел покупатель, и миссис Джардино стала отвешивать ему пять фунтов картофеля, а Томас вышел из лавки.

Он немного постоял перед супермаркетом, но никаких идей у него не появилось. Подумал было спуститься к реке, но и река едва ли ему что-либо подскажет. И он пошел назад, на вокзал. По дороге он увидел банк и зашел в него, арендовал сейф и положил туда четыре тысячи девятьсот долларов, оставив сотню себе. В конце концов, не все ли равно, где оставить деньги — в Порт-Филипе или где-то еще. Или выбросить их в реку, в которой утонул отец.

Он подумал, что можно заглянуть на почту, и там, вероятно, ему дадут новый адрес матери и брата, но потом решил не делать этого. Он приезжал сюда не к ним, а к отцу. Чтобы расплатиться.

Глава 2

1950 год

В черной мантии и шапочке, взятых напрокат, Рудольф сидел среди других выпускников колледжа.

— Сейчас, в тысяча девятьсот пятидесятом году, в самой середине столетия, мы, американцы, должны задать себе несколько вопросов. Что у нас есть? Чего мы хотим? В чем наша сила и в чем наши слабости? Что ждет нас впереди? — Оратор, член кабинета министров, приехал из Вашингтона в знак уважения к президенту колледжа, с которым они когда-то вместе учились в Корнелле, более знаменитом университете.

«Сейчас, в самой середине столетия, — думал Рудольф, беспокойно ерзая на стуле, — что у меня есть? Чего я хочу? В чем моя сила и в чем мои слабости? Что ждет меня впереди? У меня есть диплом бакалавра, четыре тысячи долга и умирающая мать на руках. Я хочу быть богатым, свободным и любимым. Моя сила? Я могу пробежать двести двадцать ярдов за двадцать три и восемь десятых секунды. Моя слабость? Я честный человек. — Глядя на Большого Человека из Вашингтона, он про себя улыбнулся: — Что ждет меня впереди? А ну скажи мне, приятель».

Деятель из Вашингтона явно принадлежал к пацифистам.

— Во всем мире растет волна милитаризма, — заявил он торжественным голосом. — Единственный оплот мира — это военная мощь Соединенных Штатов. Для предотвращения войны Соединенные Штаты должны увеличить и укрепить свои вооруженные силы настолько, чтобы они, располагая возможностью нанести контрудар, служили фактором, сдерживающим военные устремления других.

Рудольф скользнул взглядом по рядам выпускников. Половина из них участвовала во Второй мировой войне, и поступили они сюда по закону о правах военнослужащих. Многие успели жениться, и их жены, по случаю торжества побывавшие в парикмахерской, сидели в задних рядах, некоторые с младенцами на руках, потому что их не с кем оставить; почти все они жили в автофургонах или снимали тесные комнатенки, пока их мужья боролись за вручаемые сегодня дипломы. Рудольфу было интересно, что они думают о растущей волне милитаризма.

Рядом с Рудольфом сидел Брэдфорд Найт, круглолицый цветущий молодой человек из Талсы. Воевал Найт, в ту пору сержант пехоты, в Европе. Он был лучшим другом Рудольфа в колледже; несмотря на оклахомскую манеру медленно растягивать слова, он был энергичным, общительным парнем, циничным и хитроватым. Он поступил в Уитби, так как его капитан окончил этот университет и дал ему рекомендацию в приемную комиссию. Они с Рудольфом ходили на рыбалку и выпили вместе немало пива. Брэд уговаривал Рудольфа поехать в Талсу и вместе с ним и отцом заняться нефтяным бизнесом. «К двадцати пяти годам ты уже станешь миллионером, сынок, — говорил Брэд. — В тех краях нефть всюду. Будешь менять “кадиллаки” как перчатки». Отец Брэда стал миллионером в двадцать четыре года, но сейчас едва сводил концы с концами. («Временные затруднения», — говорил Брэд.) Отец не смог даже приехать на церемонию вручения дипломов.

Тедди Бойлен тоже не присутствовал на церемонии, хотя Рудольф послал ему приглашение. Мог бы по крайней мере приехать после того, как потратил на это четыре тысячи долларов. Но Бойлен отказался. «Я не расположен катить за пятьдесят миль в чудесный июньский день ради того, чтобы выслушать речь какого-то демократа в захудалом сельскохозяйственном колледже». Уитби был не сельскохозяйственным университетом, хотя имел сильный сельскохозяйственный факультет, но Бойлен до сих пор не мог простить Рудольфу, что тот отказался в сорок шестом году, когда он предложил заплатить за его обучение, даже попытаться поступить в какой-нибудь из старейших университетов Новой Англии. «Однако, — писал Бойлен в своем письме, — в любом случае надо отметить такое событие. Когда все это занудство кончится, приезжай ко мне, выпьем шампанского и поговорим о твоем будущем».