Богач, бедняк. Нищий, вор

Рудольф протянул руку, и Колдервуд с силой пожал ее, чего нельзя было ожидать от человека с высоким уровнем холестерина.

— Но сначала, наверное, тебе захочется немного отдохнуть. Я понимаю. Сколько времени тебе надо? Две недели? Месяц?

— Завтра в девять утра я буду на работе, — вставая, ответил Рудольф.

Колдервуд улыбнулся, ощерив явно искусственные зубы:

— Надеюсь, я в тебе не ошибся. До завтра.

Рудольф вышел из кабинета, а он перевернул недописанное письмо и взял своей большой медвежьей лапой «вечное» перо.

Рудольф медленно шел по магазину, оглядывая новым, по-хозяйски оценивающим взглядом прилавки, продавцов, покупателей. У дверей он приостановился, снял свои дешевые часы и надел новые.

Брэд дремал на солнышке за рулем. Он выпрямился, когда Рудольф сел в машину.

— Есть новости? — спросил он, заводя мотор.

— Старик сделал мне подарок. — И Рудольф показал ему часы.

— У него доброе сердце, — заметил Брэд, отъезжая от тротуара.

— Я видел такие в магазине, стоят сто пятнадцать долларов, — сказал Рудольф. — Пятьдесят — для оптовиков.

Он ничего не сказал о том, что завтра в девять должен быть на работе. Товары Колдервуда пока не завоевали весь край.

Мэри Пэйс-Джордах сидела у окна и глядела вниз на улицу, поджидая Рудольфа. Он обещал приехать сразу после церемонии и показать ей свой диплом. Конечно, было бы неплохо устроить для него что-нибудь вроде вечеринки, но у нее не было на это сил. Кроме того, она не знала никого из его друзей. И не потому, что их у него не было. Телефон часто звонил, и молодые голоса говорили: «Это Чарли» или «Это Брэд, Руди дома?». Но почему-то он никогда не приглашал никого домой. Впрочем, оно и лучше. Разве это дом? Две темные комнаты над магазином тканей на улице без единого дерева. Видно, она обречена всю жизнь жить над магазинами. Через улицу прямо напротив них жила негритянская семья, и из окна на нее все время глазели черные лица. Похотливые дикари. В приюте она узнала о них все.

Она закурила и дрожащей рукой стряхнула с шали пепел от предыдущих сигарет. Был теплый июньский день, но она ее не снимала никогда.

Итак, несмотря ни на что, Рудольф добился своего. Окончил колледж и может высоко держать голову, быть ровней кому угодно. Дай бог здоровья Теодору Бойлену. Она никогда не встречалась с ним, но Рудольф рассказывал, какой он умный и щедрый. Во всяком случае, ее сын заслуживал этого. С его манерами и умом… Людям было приятно помогать ему. Что ж, теперь он встал на ноги. И хотя не говорил ей о своих планах, она знала, они у него есть. У него всегда были планы. Конечно, если его не зацапает и не женит на себе какая-нибудь девчонка. Мэри Пэйс поежилась. Рудольф — хороший мальчик, другого такого заботливого сына не найдешь. Если бы не он, бог знает, что бы с нею стало после того, как Аксель исчез в ту ночь. Но стоит на горизонте появиться девчонке, и парни точно с цепи срываются, даже лучшие из них жертвуют всем: домом, родителями, карьерой… Мэри Пэйс-Джордах никогда не видела Джули, но знала, что та учится в Барнардском колледже, как и то, что Рудольф каждое воскресенье ездит к ней в Нью-Йорк — столько миль в оба конца, возвращается чуть ли не среди ночи, бледный, под глазами синяки, взвинченный, замкнутый. И тем не менее он встречается с Джули уже пять лет! Пора ему завести себе другую. Надо поговорить с ним. Сейчас еще самое время пожить для себя. Сотни девушек будут счастливы броситься ему на шею.

Все-таки надо было что-то сделать для него. Испечь торт, спуститься и купить бутылку вина. Но спуститься, а потом подняться по лестнице, привести себя в порядок для соседей требовало таких усилий… Рудольф поймет. Все равно он ведь уедет в Нью-Йорк с друзьями. Старуха пусть посидит у окошка одна, с неожиданной горечью подумала она. Даже лучшие так поступают.

Из-за угла на большой скорости, скрипя тормозами, вылетела машина. Мэри увидела Рудольфа: черные волосы разметались на ветру, ну прямо юный принц! Она хорошо видела вдаль, а вот вблизи — не очень. Она перестала читать, так как приходилось чересчур напрягаться, зрение у нее все время менялось, очки помогали лишь на несколько недель, — словом, старые глаза. Ей еще и пятидесяти не исполнилось, а глаза уже умирали. Она не стала сдерживать слезы.

Машина остановилась под окном, и Рудольф выпрыгнул из нее. Ловкий, изящный. В отличном синем костюме. С его фигурой можно красиво одеваться: стройный, широкоплечий, с длинными ногами. Мэри Джордах отодвинулась от окна. Рудольф никогда не говорил ей об этом, но она знала: ему не нравится, что она целыми днями сидит у окна, глядя на улицу.

С трудом поднявшись, она вытерла глаза уголком шали и проковыляла к обеденному столу. На лестнице послышались его шаги, и она быстро ткнула сигарету в пепельницу.

— Вот, полюбуйся, — сказал Рудольф, входя в комнату, и развернул перед ней на столе пергаментный свиток. — Это на латыни.

Мэри разобрала его фамилию, написанную готическим шрифтом, и на глаза у нее снова навернулись слезы.

— Если бы я знала адрес твоего отца… Ему бы стоило увидеть, чего ты достиг без всякой его помощи.