Богач, бедняк. Нищий, вор

Справившись с рвотой, Билли аккуратно закрыл пакет и пошел в туалет, чтобы его выбросить и прополоскать рот. Он вытер пот с лица и был еще бледен, когда вернулся. Но держался спокойно, а сев рядом с Гретхен, с горечью произнес:

— Черт побери, какой я еще маленький.

Вилли Эббот стоял в небольшой толпе встречающих рейс из Лос-Анджелеса. Он был в темных очках, хотя день выдался пасмурный и влажный. Едва увидев Вилли, Гретхен догадалась, что всю ночь накануне он пил и темные очки предназначались для того, чтобы скрыть от нее и от сына красные, воспаленные глаза. «Хоть бы раз удержался, — подумала она, — хоть бы один вечер не пил перед приездом сына, которого не видел несколько месяцев». Но она подавила в себе раздражение. Дружеские мирные отношения между разведенными родителями в присутствии отпрыска — вынужденное лицемерие неудавшейся любви.

Заметив отца, Билли бросился к нему, обнял и поцеловал. Гретхен нарочно шла медленно, чтобы не мешать им. Сразу было видно, что это отец с сыном, хотя Билли был выше отца и привлекательнее. Гретхен снова почувствовала давнее раздражение от того, что ее генетический вклад никак не проявился в сыне.

Обласканный сыном Вилли широко улыбался. Он стоял, обхватив Билли за плечи.

— Привет, дорогая, — поздоровался он с подошедшей Гретхен и поцеловал ее в щеку.

Два поцелуя в один день на разных сторонах континента — при отъезде и при приезде. Во время развода Вилли вел себя во всех отношениях прекрасно, и она не могла сейчас не позволить ему называть ее «дорогая» или лишить права на жалкий поцелуй. Она не сказала ни слова о его темных очках и сделала вид, что не чувствует запаха перегара. Одет он был аккуратно и строго, как и полагалось отцу, собирающемуся представить своего сына директору хорошей школы в Новой Англии. Накануне, когда они поедут в школу, она сумеет как-нибудь удержать его от выпивки.

Она сидела одна в маленькой гостиной номера люкс. За окном светились огни вечернего Нью-Йорка, и с улицы доносился знакомый будоражащий шум большого города. Она наивно полагала, что сын переночует в отеле вместе с ней, но еще по дороге из аэропорта Вилли сказал ему:

— Надеюсь, ты согласишься лечь на диване? У меня только одна комната, но там есть диван. Правда, пара пружин лопнула, но, думаю, в твоем возрасте это не помешает выспаться. Так как? Согласен?

— Конечно! — отозвался Билли. В его тоне не было и намека на фальшь. Он даже не обернулся, даже не посмотрел на мать. А впрочем, что она могла бы сказать?

Вилли спросил, где она остановится, и когда она сказала: «В “Алгонквине”», — он иронически приподнял бровь.

— Колин любит этот отель, — в свое оправдание пояснила она. — Он находится поблизости от театров, и Колин сберегает время, добираясь пешком на репетиции и к себе в контору.

Остановив машину перед «Алгонквином», чтобы выпустить Гретхен, Вилли, не глядя ни на нее, ни на Билли, заметил:

— Как-то раз я поил в этом отеле одну девушку шампанским.

— Позвони мне, пожалуйста, утром, — сказала Гретхен. — Как проснешься. Мы должны приехать в школу до обеда.

Она вышла из машины, и швейцар взял ее чемоданы, — Билли сидел на переднем сиденье с другой стороны, поэтому она не могла поцеловать сына и лишь помахала рукой, отправляя его обедать с отцом и спать на диване с лопнувшими пружинами в единственной комнате.

В отеле ей вручили записку от Рудольфа. Накануне она телеграфировала ему о своем приезде и предложила поужинать с ней. Брат сообщал, что сегодня очень занят и позвонит ей завтра утром.

У себя в номере она распаковала вещи, приняла ванну и начала думать, что ей надеть. В конце концов просто накинула халат — она понятия не имела, как убить этот вечер. Все, кого она знала в Нью-Йорке, были либо друзьями Вилли, либо ее бывшими любовниками, либо случайными людьми, с которыми ее мимоходом познакомил Колин три года назад, когда она приезжала на премьеру его потерпевшего фиаско спектакля. Разумеется, никому из них она звонить не собиралась. Ей отчаянно хотелось выпить, но о том, чтобы спуститься в бар, сидеть там одной и пить, не могло быть и речи. «Этот паршивец Рудольф, — думала она, глядя из окна вниз, на Сорок четвертую улицу, — даже на один вечер не может оставить свою погоню за прибылью ради сестры». За эти годы Рудольф дважды приезжал в Лос-Анджелес по делам, и она проводила с ним все время, какое он мог ей уделить. «Пусть в другой раз приедет. В отеле его будет ждать теплая записочка», — пообещала она себе.

Она уже готова была позвонить Вилли: можно сделать вид, что она волнуется о самочувствии сына после того, как его вырвало в самолете, — и Вилли, наверное, пригласил бы ее поужинать с ними. Она уже даже подошла к телефону, но вовремя остановила себя: «Брось свои женские штучки. Имеет же право сын провести хотя бы один спокойный вечер с отцом, не чувствуя на себе ревнивого взгляда матери!»