Богач, бедняк. Нищий, вор

Они решили после обеда вместе уехать в Нью-Йорк, так как никому не хотелось оставаться в доме и принимать соболезнования. В дом привезли кучу цветов, но Рудольф велел Марте отправить все букеты, кроме одного, в больницу, где умерла мать. Оставил он желтые цветы на кофейном столике у дивана. Окна были открыты, и комнату заливало солнце, от лужайки исходил запах нагретой травы. Комната с низким потолком в деревянных балках восемнадцатого века была красива, не заставлена мебелью и тщательно убрана — в ней, как любил Рудольф, не было ничего современного.

— Что ты собираешься делать с домом? — спросила его Гретхен.

Рудольф пожал плечами:

— Наверное, оставлю себе. Мне ведь немало времени приходится проводить в Уитби. Конечно, для меня одного дом слишком велик… Может… Ты хотела бы здесь пожить?

Гретхен отрицательно покачала головой. Спорам с адвокатами не видно было конца.

— Я прикована к Калифорнии.

— А как ты? — спросил Рудольф Томаса.

— Я? — удивился тот. — Какого дьявола я буду здесь делать?

— Ты мог бы найти себе работу. — Рудольф намеренно не сказал: «Я тебя устрою». — Ты ведь не станешь отрицать, что этот дом лучше, чем гостиница, в которой ты живешь в Нью-Йорке.

— Я не собираюсь там задерживаться. Ну а это место не для таких, как я. Люди тут глазеют на меня, как на обезьяну в зоопарке.

— Ты преувеличиваешь, — сказал Рудольф.

— Твой дружок Бойлен не захотел даже подать мне руку. Если тебе на кладбище не подают руки, то чего еще ждать?

— Ну, он особый случай.

— Это уж точно. — Том рассмеялся. Смех был негромкий, но от него в комнате почему-то стало тревожно.

— Что тут смешного? — спросил Рудольф, а Гретхен озадаченно посмотрела на Томаса.

— В следующий раз, когда увидишь его, скажи, что он правильно сделал, не пожав мне руку.

— О чем ты, Том?

— Спроси, помнит ли он День победы в Европе, тот вечер, когда в его поместье подожгли крест и потом начался пожар.

— Ты хочешь сказать… Это сделал ты? — резко спросил Рудольф.

— Я и один мой приятель. — Томас поднялся, подошел к серванту и наполнил себе стакан.

— Почему ты это сделал? — спросила Гретхен.

— Мальчишество, — сказал Томас, кидая в стакан лед. — Мы ведь только что победили.

— Но почему ты выбрал именно его? — спросила Гретхен.

Томас помолчал и, не поворачиваясь к Гретхен, ответил:

— У него тогда был роман с одной девушкой, которую я в то время хорошо знал. И мне это не понравилось. Сказать, как звали эту девушку?

— В этом нет необходимости, — спокойно ответила Гретхен.

— А кто был твой приятель? — спросил Рудольф.

— Какая разница?

— Его звали Клод, не помню сейчас его фамилии. Ты часто шатался с ним по городу. Так это был он, да?

Томас улыбнулся, но не ответил. И глотнул из стакана, стоя у серванта.

— Сразу после этого он куда-то исчез, — сказал Рудольф. — Я теперь припоминаю.

— Да, он смылся, а вслед за ним исчез и я. Это ты тоже припоминаешь?

— Значит, кто-то узнал, что это сделали вы?

— Да, кое-кто, — не без иронии подтвердил Томас.

— Тебе еще повезло, что ты не загремел в тюрьму, — сказала Гретхен.

— Именно на это намекал отец, когда выставил меня из города. Да, ничто так, как похороны, не заставляет людей вспоминать старые добрые времена, верно?

— Том, ты теперь ведь здорово изменился? — сказала Гретхен.

Томас подошел к ней, наклонился и нежно поцеловал ее в лоб.

— Надеюсь, что уже не такой. — Он выпрямился и продолжал: — Я поднимусь наверх, посмотрю, как там Билли. Мне он нравится. Ему, наверное, станет легче, если он будет не один. — И со стаканом виски пошел наверх.

Рудольф снова смешал себе и Гретхен по мартини. Он был рад как-то занять себя. С таким человеком, как его брат, нелегко. Даже после того как Томас вышел из гостиной, в комнате зависло тревожное напряжение.

— Господи, — наконец нарушила тишину Гретхен, — неужели у всех нас одни и те же гены?

— Кто же из нас наименее получившийся из выводка? Кто? Ты, я, он?

— Мы были чудовищами, Руди, и ты, и я.

Рудольф пожал плечами:

— Наша мать была чудовищем. Наш отец был чудовищем. Ты знаешь, почему они были такими, или по крайней мере раньше думала, что знаешь, — но разве это что-то меняло? Я стараюсь не быть чудовищем.

— Ты у нас везунчик, — заметила Гретхен.

— Я много работаю, — запальчиво возразил Рудольф.

— Колин тоже. Но ты не Колин, ты никогда не врежешься в дерево.

— Извини меня, Гретхен, что я еще жив. — В его голосе звучала обида.

— Пожалуйста, не пойми меня превратно. Я рада, что в нашей семье есть человек, который никогда не врежется в дерево. Этот человек, безусловно, не Том. И уж конечно, не я. Я, наверное, хуже вас всех. Я одна переехала судьбу всей нашей семьи. Не окажись я как-то раз в субботу в обеденное время на одном из шоссе близ Порт-Филипа, у всех нас жизнь сложилась бы совершенно иначе. Ты это знал?

— О чем ты?