Богач, бедняк. Нищий, вор

— Я вернусь в воскресенье как раз перед ужином, — сказала Гретхен.

— Ладно. Мне остается только смириться. Привет твоему брату. И поздравь его от моего имени.

— С чем?

— А ты что, не видела его портрета в «Лук»? Он стал всеамериканской знаменитостью на эту неделю.

— А, ты вот о чем!

В журнале была опубликована статья под названием «Десять восходящих политических звезд младше сорока». Две фотографии: Рудольф и Джин в гостиной их дома и Рудольф за столом в муниципалитете. «Молодой, красивый мэр Уитби, женатый на прелестной богатой молодой женщине, — писал журнал, — быстро завоевывает авторитет во влиятельных республиканских кругах. Умеренный либерал, энергичный администратор, он не принадлежит к числу политиков-теоретиков; всю свою жизнь он работал за жалованье. На посту мэра он проводит четкий курс, борясь с дискриминацией в жилищном строительстве, активно выступая против загрязнения окружающей среды отходами промышленных предприятий; он посадил за взятки бывшего начальника полиции и троих полицейских; выпустил заем для строительства новых школ; пользуясь своим влиянием в совете опекунов университета Уитби, способствовал введению совместного обучения. Дальновидный преобразователь города, он провел эксперимент, запретив по субботам во второй половине дня и вечером движение транспорта в центре города, чтобы горожане могли свободно прогуливаться, попутно заходя в магазины. Издаваемая им газета “Уитби сентинел” превратилась в трибуну довольно острых выступлений, которые призывают органы как местного, так и национального управления работать честно, и получила награды за лучшую газету, издаваемую в городах с населением меньше пятидесяти тысяч человек. На съезде мэров в Атлантик-Сити он выступил с яркой речью, которая вызвала бурные аплодисменты. В составе немногочисленной делегации мэров был на тридцать минут принят в Белом доме».

— Читая эту статью, можно подумать, будто он сделал в Уитби все и ему осталось только воскресить мертвых, — заметила Гретхен. — Не иначе писала женщина, безумно в него влюбленная. Мой брат умеет очаровывать.

— Твои симпатии и привязанность к родным и близким нисколько не затуманивают ясность твоих суждений о них, верно? — рассмеялся Эванс.

— Просто я надеюсь, мои родные и близкие не верят во всю ту чушь, которую о них пишут, — ответила Гретхен.

— А я тебя все-таки, значит, уязвил, душенька, — сказал Эванс. — Поеду домой жечь свои заметки. — Он поцеловал сначала Иду, потом Гретхен. — Я заеду за тобой в отель в воскресенье в семь вечера.

— Я буду на месте, — сказала Гретхен.

— Пошел в предвкушении одинокой ночи, — сказал Эванс, затягивая пояс плаща на своей стройной талии, этакий молодой двойной агент, ведущий опасную игру в дешевом фильме.

Гретхен вполне представляла себе, сколь одинокой будет для него эта ночь и весь уик-энд. У Эванса в Нью-Йорке были еще две любовницы. И Гретхен знала об этом.

— Никак не могу решить, — заметила Ида, — он ничтожество или гений?

— Ни то ни другое, — сказала Гретхен и начала снова ставить пленку с не понравившимся ей эпизодом: а вдруг она сумеет что-то с этим сделать.

В половине седьмого в монтажную явился Рудольф — он выглядел как настоящий политик в темно-синем пальто и бежевой парусиновой шляпе от дождя. В соседней комнате звуковая дорожка передавала грохот поезда на стыке, а дальше по коридору оркестр играл «Увертюру 1812 года». Гретхен перематывала эпизод, над которым работала, и вместо диалога звучали громкий свист и какая-то немыслимая тарабарщина.

— Господи помилуй! — воскликнул Рудольф. — Как ты это выносишь?

— Это звуки, свидетельствующие о честно проделанной работе, — сказала Гретхен. Пленка была перемотана, и она отдала катушку Иде. — Немедленно отправляйся домой, — приказала она ей. Если за ней не следить и если нет митинга, на который ей надо пойти, Ида проработает весь вечер до десяти-одиннадцати часов. Боится Ида безделья…

Рудольф не сказал ей «с днем рождения», когда они вместе спускались в лифте и затем вышли на Бродвей. Гретхен ему не напоминала. Рудольф нес маленький чемодан, который она упаковала с утра. Все еще лил дождь, такси нигде не было видно, и они двинулись пешком к Парк-авеню. Утром дождя не было, и Гретхен не захватила с собой зонт. Когда они дошли до Шестой авеню, она промокла до нитки.

— Нью-Йорку нужно по крайней мере еще тысяч десять такси, — сказал Рудольф. — Уму непостижимо, что люди готовы терпеть, лишь бы жить в этом городе.

— «Энергичный администратор, умеренный либерал, дальновидный преобразователь города…» — процитировала Гретхен.

— А-а, ты читала эту статью? Абсолютная галиматья, — рассмеялся Рудольф, но ей показалось, он доволен.

Они шли по Пятьдесят второй улице, и дождь лил еще сильнее, чем раньше. Поравнявшись с рестораном «Двадцать один», Рудольф остановил сестру.

— Давай заглянем сюда и чего-нибудь выпьем. Потом швейцар поймает нам такси.