Богач, бедняк. Нищий, вор

Волосы у Гретхен висели патлами, чулки были забрызганы, и ей не улыбалось появиться в «Двадцать одном» в таком виде да еще со значком «Запретите бомбу!» на пальто, но Рудольф уже потащил ее к двери.

— Добрый вечер, мистер Джордах, — наперебой здоровались с Рудольфом швейцар, гардеробщица, администратор, метрдотель и бармен. Было пожато немало рук.

Гретхен ничего не могла поделать ни с волосами, ни с чулками, поэтому, не заходя в дамскую комнату, она прошла с Рудольфом в бар. Поскольку они не собирались ужинать, не стали заказывать столик, а прошли в дальний угол бара, где никого не было. У входа собралось очень много народу: самоуверенные мужчины с громкими голосами, как и положено тем, кто занимается рекламой или нефтью, и женщины, только что вышедшие из салона Элизабет Арден, для которых не проблема поймать такси. Свет был искусно приглушен, чтобы женщинам имело смысл провести полдня у парикмахера и массажистки.

— Ты испортишь себе репутацию, — сказала Гретхен. — Надо же прийти в такое место с дамой, которая выглядит так, как я сегодня.

— Случалось и похуже. Гораздо хуже.

— Спасибо, братик.

— Я ничего плохого сказать не хотел. Ты же у меня красавица.

Но она вовсе не чувствовала себя красавицей. Она была мокрая, жалкая, старая, усталая, одинокая и обиженная.

— Просто я сегодня занимаюсь самоедством, — сказала она. — Не обращай внимания… Как Джин?

Вторая беременность Джин кончилась выкидышем, и она тяжело это переживала. Она выглядела подавленной, отрешенной, неожиданно резко прекращала начатый разговор, а иногда, не закончив фразы, вставала и уходила из комнаты. Забросила фотографию, и когда однажды Гретхен спросила, собирается ли она снова начать фотографировать, Джин в ответ лишь отрицательно покачала головой.

— Джин? Ей лучше, — коротко ответил Рудольф.

Подошел бармен, и Рудольф заказал себе виски, а Гретхен — мартини.

Рудольф поднял свой стакан:

— С днем рождения!

Оказывается, он помнил.

— Не будь таким милым, — сказала она, — а то я заплачу.

Он достал из кармана продолговатую кожаную коробочку и положил ее на стойку перед Гретхен:

— Примерь.

На коробочке стояло название фирмы — «Картье». Внутри лежали красивые золотые часы. Она сняла свои тяжелые металлические часы и защелкнула на запястье изящный золотой браслет. Главный подарок дня. Едва сдерживая слезы, она поцеловала брата в щеку. «Я должна лучше думать о нем», — решила она.

— Что еще тебе сегодня подарили? — спросил Рудольф.

— Ничего.

— Билли звонил? — Он задал этот вопрос слишком небрежно.

— Нет.

— Два дня назад я случайно встретил его возле университета и напомнил ему.

— Он ужасно занят, — попыталась оправдать сына Гретхен.

— Может, он рассердился, что я напомнил ему о твоем дне рождения и посоветовал позвонить? Он не слишком жалует своего дядю Рудольфа.

— Он никого не жалует, — заметила Гретхен.

Билли поступил в университет в Уитби, так как после окончания средней школы в Калифорнии заявил, что намерен поехать учиться в какой-нибудь восточный штат. Гретхен хотелось, чтобы он поступил в университет Лос-Анджелеса или университет Южной Калифорнии и по-прежнему жил дома, но сын недвусмысленно дал ей понять, что жить дома больше не желает. Он был очень умным парнем, но занимался мало, и его отметки не позволяли поступить в какой-либо престижный колледж на востоке США. Гретхен попросила брата использовать свое влияние, чтобы Билли приняли в университет Уитби. Билли писал ей редко — иногда она ничего не получала от него месяцами. А когда наконец приходило письмо, оно бывало коротким: он перечислял предметы, которыми занимался, и писал о своих планах на летние каникулы, всегда предпочитая проводить их на востоке страны. Уже больше месяца Гретхен работала в Нью-Йорке, всего в нескольких часах езды от Уитби, но сын ни разу не навестил ее. До сих пор гордость не позволяла ей самой съездить к нему, но сейчас ей стало уже невмоготу.

— Что с мальчиком происходит? — спросил Рудольф.

— Он меня наказывает.

— За что?

— За Эванса. Я старалась ничем себя не выдавать. Эванс никогда не оставался у нас ночевать, и я сама всегда возвращалась вечером домой, ни разу никуда не уезжала с ним на выходные, но Билли, конечно, немедленно обо всем догадался и стал со мной очень холоден. Возможно, женщинам надо плакать, когда появляются дети, а не когда они умирают.

— Это у него пройдет. Обычная детская ревность, ничего больше.

— Дай бог. Он презирает Эванса. Называет его мыльным пузырем.

— А это на самом деле так?

Гретхен пожала плечами:

— Трудно сказать, до Колина ему далеко, но ведь и мне — тоже.

— Не принижай себя, — мягко заметил Рудольф.

— Чем еще может заняться дама в свой сорокалетний юбилей?

— Тебе не дашь больше тридцати, — сказал Рудольф. — Ты красива и желанна.

— Какой ты милый, братик!

— Эванс не собирается на тебе жениться?

— В Голливуде преуспевающие тридцатидвухлетние режиссеры не женятся на сорокалетних вдовах, разве что те богаты, или знамениты, или и то и другое вместе. Я же ни то ни другое.

— Он тебя любит?

— Откуда я знаю?

— А ты его любишь?