Богач, бедняк. Нищий, вор

Она подумала о покойной матери. У молодой женщины, которой едва исполнилось двадцать, родилась дочь. Если бы Мэри Пэйс-Джордах знала в тот день, что они впоследствии наговорят друг другу — она и малютка на руках матери, — сколько слез она пролила бы? А Билли…

Открылась дверь, и в комнату вошел Кинселла. Поверх вельветовых брюк, красной спортивной рубашки и тонкого шерстяного свитера на нем был белый плащ с поясом. Плащ был мокрый. Она уже несколько часов не выглядывала в окно и не знала, что на улице дождь.

— Привет, девочки, — сказал Эванс, высокий худощавый мужчина с взъерошенной черной шевелюрой. Подбородок у него отливал синевой, и от этого казалось, что он всегда плохо выбрит. Его недоброжелатели утверждали, что он похож на волка. Гретхен то считала его красавцем-живчиком, то евреем-уродом, хотя он не был евреем. Кинселла — его настоящая фамилия. Он уже сделал шесть картин, и три из них имели большой успех. Кинселла любил к чему-нибудь притулиться. Войдя в комнату, он либо прислонялся к чему-то, либо садился на стол, либо ложился на диван, задрав ноги.

Он поцеловал в щеку сначала Иду, потом Гретхен. Одну из своих картин он снял в Париже и там привык целоваться при встречах со всеми подряд. Картина провалилась.

— Жуткий день, — сказал он и сел на один из высоких металлических столов. Он всегда старался показать, что чувствует себя как дома. — Мы сняли утром две мизансцены, а потом полил дождь. Но это получилось даже кстати. К полудню Хейзен был в доску пьян. — Ричард Хейзен был звездой картины. Он всегда к полудню напивался. — А у вас тут как идут дела? — спросил Эванс. — Мы уже можем сбежать?

— Почти, — ответила Гретхен. Ей было досадно, что за работой она не заметила, как быстро пролетело время. Не мешало бы перед его приходом причесаться и подкраситься. — Ида, — сказала она, — возьми последний эпизод и скажи Фредди, чтобы прокрутил его после текущего съемочного материала.

Они с Эвансом прошли в маленький просмотровый зал. Уселись в темноте и начали просматривать кадры, отснятые накануне, — один и тот же эпизод в разных ракурсах, снова и снова, из чего со временем, надеялись они, получится гармоничное целое, которое будет показано на больших экранах в кинотеатрах по всей стране. Гретхен уже в который раз подумала, что необычный, чуть сумасшедший талант Эванса явно ощущается в каждом метре пленки. Мысленно она прикинула, как начнет монтировать готовый материал. Она заметила, что Ричард Хейзен и вчера был пьян до полудня. Через два года никто уже не станет его снимать.

— Что скажешь? — спросил Эванс, когда в зале зажегся свет.

— Тебе каждый день придется к часу оканчивать съемки, если ты снимаешь Хейзена, — заметила Гретхен.

— Заметно, да? — Эванс сидел глубоко в кресле, перекинув ноги через спинку кресла впереди.

— Заметно.

— Я поговорю с его агентом.

— Попытайся поговорить с его барменом.

— Алкоголь — проклятие для Кинселлы, — вздохнул Эванс. — Когда пьют другие, а не он.

В зале снова погасили свет, и они стали смотреть эпизод, над которым Гретхен работала сегодня целый день. На большом экране он показался Гретхен еще хуже, чем на монтажном столе. Однако, когда зажегся свет, Эванс заметил:

— Отлично. Мне нравится.

Гретхен работала с ним два года и уже сделала одну его картину до этого. Она давно поняла, что он нетребователен к себе. Склонный к самоанализу, он однажды пришел к выводу, что ему нужно быть самоуверенным, поэтому опасно было критиковать его в открытую.

— Я в этом не совсем уверена, — сказала Гретхен. — Мне хотелось бы еще немного повозиться с этим куском.

— Потеря времени, — отрезал Эванс. — Уверяю тебя, все прекрасно.

В противоположность многим режиссерам он был нетерпелив в монтажной и безразличен к деталям.

— Не знаю, но мне эпизод кажется немного затянутым.

— Именно этого я и добивался, — сказал он. — Я и хочу, чтобы он был затянутым. — Он спорил, как упрямый ребенок.

— Все эти люди то входят, то выходят, — осторожно продолжала Гретхен, — за ними тянутся тени, а ничего зловещего так и не происходит…

— Не пытайся сделать из меня Колина Берка. — Эванс резко встал. — Не забывай, что меня зовут Эванс Кинселла. Пожалуйста, запомни.

— Перестань вести себя как ребенок, — огрызнулась Гретхен. Иногда она забывала, в какой выступает роли.

— Где мой плащ? Где я оставил этот чертов плащ? — раздраженно и громко сказал он.

— Ты оставил его в монтажной.

В монтажной Эванс небрежно накинул плащ. Ида размечала пленку, с которой они сегодня работали. Эванс уже направился к двери, но вдруг остановился и вернулся к Гретхен.

— Я собирался пригласить тебя поужинать со мной, а потом сходить в кино. Ты можешь? — И миролюбиво улыбнулся. Он не выносил, если кому-то не нравился даже минуту.

— Извини, не смогу. За мной заедет брат, и мы поедем на выходные к нему в Уитби.

Эванс сразу стал таким одиноким, брошенным. Настроение у него менялось каждую секунду.

— А я на выходные свободен как птица. Я думал, что мы с тобой… — Он взглянул на Иду, надеясь, что она выйдет из комнаты. Но Ида продолжала невозмутимо работать.