Богачи

Любой элемент его конструкции служил прославлению короля. Каждое утро Людовик, прибыв на мессу в мраморную часовню, взирал на публику с королевской трибуны напротив алтаря и органа. Но, что показательно, часовня находилась не в центре дворца. Его главная ось, проходящая через курдонер (парадный двор), вела посетителей в Зеркальную галерею — необыкновенную комнату, выходящую на декоративные сады, в которой зеркала отражали естественный свет. Король восседал на троне, приветствуя послов и других гостей, утомленных долгой прогулкой вверх по лестнице и по длинным коридорам. Во время этой прогулки они были обязаны восхититься великолепными полотнами, гобеленами и скульптурами, украшавшими каждую залу. Сигнал был очевиден: теперь Франция запросто может потягаться с Венецией и другими европейскими центрами по части искусства и культуры. Христианская символика во дворце была представлена скупо — там доминировали образы солнца. Потолок в салоне Аполлона — он же Тронный зал — был украшен росписями, изображающими бога в колеснице в сопровождении времен года. Изображение Аполлона и во дворце, и в садах встречалось чаще всего; его многочисленным достижениям посвящались фрески, статуи, витражи, гобелены и портреты. Был весьма распространен солнечный мотив: ведь солнце дает всем свет и жизнь. Король-Солнце был всеобщим благодетелем, щедро одарявшим своих подданных независимо от их имущественного положения и ранга (чего не скажешь по его налоговой политике).

Кольбер, при всех его попытках реформировать государственные финансы и призывах к умеренности, укреплял в короле ощущение практической и финансовой пользы Версаля. «Ничто так не демонстрирует величие и интеллект правителя, как здания, потомство всегда судит о нем по великолепным дворцам, что он сооружает при жизни», — объявлял он[308].

В 1682 году Людовик перенес в Версаль весь свой двор, а также правительство. В лучшие времена двор в Версале насчитывал двадцать тысяч человек, в том числе тысячу дворян и четыре тысячи слуг, проживавших в самом дворце. Еще четыре тысячи дворян и их слуги размещались в городе. Это было самодостаточное элитарное сообщество. Оно формировалось с нуля, вдали от загроможденной разнородными зданиями столицы, где Людовик пережил свою детскую травму во время Фронды.

Переезд имел и непосредственную политическую цель. Вывезя элиту из традиционных пространств власти и политики, Король-Солнце заставил аристократов вращаться вокруг нового центра власти, в котором карьера, фавор и дары зависели только от него. Аристократы, населявшие версальский двор, несли разорительные издержки, пытаясь перещеголять друг друга в экстравагантности. Неженатому дворянину со штатом из двенадцати слуг требовалось двенадцать тысяч ливров в год, чтобы содержать себя в Версале. Лишь немногие могли позволить себе такие траты; остальные же зависели от королевской пенсии, которая прибавлялась к их доходу. В 1683 году на такие пенсии ушло 1,4 миллиона ливров, примерно 1,2 % всех государственных расходов.

Эти финансовые ритуалы были частью системы патроната и контроля, выстроенной Людовиком. Знать всячески ублажали при дворе, но в делах правительства она, как правило, не участвовала. Высшие чины духовенства тоже к ним больше не допускались. У Людовика было четыре совета — небольшие группы советников по финансам, внешней политике, внутренним делам и судебным вопросам. Большинство их членов были выходцами из средних слоев общества, зачастую юристами (gensdelarobe); они были всем обязаны королю и никоим образом не могли обрести независимость от него. Совещания проводились в королевских апартаментах. Все их участники могли высказаться во время обсуждения, но решения принимались одним человеком. Протокола не велось, записей не осталось. Все было так, как постановлял Людовик[309].

Версаль стал театральной сценой, на которой король исполнял свои королевские обязанности. В юности он учился балету, и это стало хорошей школой публичных выступлений. Как замечал Сен-Симон, «Людовик XIV был создан, чтобы блистать при дворе. Его фигура, его дух, его изящество, его красота, его величественная манера держаться, даже тон его голоса и величавый и естественный шарм его персоны отличали его среди других людей до самой его смерти»[310]. Вольтер также свидетельствовал о великолепной внешности короля, несмотря на его рост (метр шестьдесят сантиметров): «Людовик возвышался над придворными благодаря своей грациозности, величавой благородности и самообладанию. Благоговение, которое он внушал тем, кто говорил с ним, втайне льстило его сознанию собственного превосходства»[311]. Королевский прелат, епископ Боссюэ, считал, что слава Людовика давала населению смысл жизни и приносила в общество порядок: «Господь возбранял хвастовство, вызванное тщеславием, и глупое бахвальство, порожденное богатством, отравляющим разум; но он также желал, чтоб короли ослепляли и поражали величием, внушая уважение простому народу»[312].