Богачи

Люди никак не могли понять, что же случилось с деньгами их страны. Никто не мог платить другим, потому что сам ничего не получал; сельские жители после многочисленных изъятий и обесценения своей собственности стали банкротами; торговля больше ничего не приносила: доверие и уверенность уже иссякли. Так что у короля не оставалось никаких ресурсов, кроме террора и беспредельной власти, которой при всей своей неограниченности не хватало опоры. Денежное обращение прекратилось, и не было способов его восстановить. Все шаг за шагом приходило в полный упадок, страна была совершенно истощена[323].

Людовик умер в Версале в 1715 году, не дожив четырех дней до своего семидесятисемилетия. Даже медленная кончина короля, в процессе которой придворные следили за распространением гангрены по его ноге, превратилась в публичное представление. Как и другие представители страты сверхбогатых людей, будь то самостоятельно поднявшиеся из низов или аристократы, он долгими часами возбужденно размышлял о своем наследии. Вопрос о наследнике престола стоял весьма остро: Людовика страшили перспективы исторического и религиозного реванша. Его слова, обращенные к правнуку, дофину и предполагаемому наследнику Людовику XV, отлиты в граните французской истории: «Я слишком любил войну». Военные эскапады Людовика привели его к краху — как и Красса в Римской республике. Он оставил страну в долговой кабале: государственный долг составлял порядка 2 миллиардов ливров, на сегодняшние деньги — около 160 миллиардов британских фунтов. Он ни разу не свел бюджет с профицитом, так и не сумев оплатить свою жизнь в Версале.

Но роскошь его правления считалась обязанностью, а не личным выбором. Возможно, это он произнес фразу «Государство — это я» (ее приписывают Людовику, хотя исторических свидетельств нет). Практически всю свою жизнь он провел на троне, не видя ничего другого. А Франция не знала все это время другого властителя. Людовика похоронили в усыпальнице королей — базилике аббатства Сен-Дени за чертой Парижа. Восемьдесят лет спустя, после казни его потомка Людовика XVI, революционеры извлекли прах Короля-Солнца и уничтожили его.

В истории человечества редко случалось, чтоб такое богатство попадало в руки одного-единственного человека. Людовик наслаждался жизнью и вниманием, когда большинство жителей его страны страдали от войн и нужды. Но церемонные восславления Людовика не были простым бахвальством. Земля действительно вращалась вокруг Короля-Солнца, греясь в его лучах. Он командовал, он был владельцем всего. Сам он объяснял это таким образом:

Глубоко ошибаются те, кто воображает, будто все это лишь церемония. Люди, которыми мы правим, неспособны заглянуть на дно вещей и обычно судят по тому внешнему, что видят, и чаще всего отмеряют свое уважение и послушание по старшинству и званию. И раз важно, чтобы публикой правил лишь кто-то один, также важно, чтобы тот, кто выполняет эту функцию, был настолько возвышен над другими, чтобы никого другого невозможно было с ним спутать или сравнить; и невозможно, не причинив вреда всему государственному телу, лишить его главу какого бы то ни было знака превосходства, отличающего его от конечностей[324].

При всей своей напыщенности и гордыне, при всей своей финансовой расточительности Людовик, вероятно, был первым лидером современного французского государства, стремившимся рационализировать и централизовать политическую практику и вознесшим высокую культуру в ранг национальной миссии. Это был, как выражался Вольтер, «Великий век».

Перенесемся на три тысячелетия назад и увидим поразительные аналогии: лидер-полубог, создатель нового города, даже еще и (в случае Эхнатона) создатель новой религии.