Богатая и любимая

— Перехватываю всех, кого могу.

С этими не очень понятными определениями Греф уселся в «Жигули» Малашенко и укатил.

Даша быстро переоделась и вышла из дому, а Малашенко уже стоял возле «БМВ».

— За руль, — сказал коротко.

Пришлось садиться.

— Туфли снять.

— Босиком на педали давить?!

— Вот именно. Вы должны почувствовать тормоза, сцепление и мотор всем своим организмом. Мотор — сердце машины.

Туфли пришлось скинуть — инструктор был непоколебим.

— Вперед.

С места Даша тронула машину хоть и с прыжком, но все же тронула. И ворота миновала вполне благополучно. А дальше начался кошмар. Едва выехали на асфальт шоссе, как Малашенко приказал скучающим тоном:

— Давите на педаль.

Даша надавила.

Через десять секунд Малашенко спросил:

— Вы будете давить на педаль или отлынивать?

— Андрей, так уже восемьдесят на спидометре!

— Давите, я сказал.

Надавила. Стрелка спидометра закачалась в районе ста километров в час, и Даша почувствовала, что вся уже мокрая, словно искупалась. В полубредовом состоянии вылетела на четыре полосы движения кольцевой дороги.

— Давите на педаль.

— Андрей… Сто десять.

— Давите.

— Сто тридцать, Андрей, мы расшибемся!

— Ну и что? — прозвучал безразличный ответ.

Не видя ничего вокруг, кроме летящей под колеса дороги, выполняя односложные команды Малашенко: «Обгоняйте. На среднюю полосу. На левую полосу. Вправо. Притормозим», — Даша проехала кольцо окружной дороги (105 или 107 километров, никто точно не знает). Наконец Малашенко объявил:

— Здесь остановимся. Хороший трактир. Можно поесть или гранатового сока попить.

Когда Даша с трудом выползла из-за руля, ее руки тряслись, коленки дрожали, шорты промокли, рубашка прилипала к спине.

В трактире заказали по две тарелки дивной окрошки со льдом, свежий гранатовый сок, а когда принялись за зеленый терпкий чай, Малашенко проговорил наставительно:

— Скорость — это то, для чего создан автомобиль. Тот, кто не держит скорости и боится ее, пусть ездит на ослах. Вы держите скорость, и это уже обнадеживает. Сейчас поедем в дубраву, и будете учиться маневрировать между деревьями. Практика езды решает все. Практика и опыт.

— Видимо.

— Вы знаете, как в Лондоне человек может получить лицензию на работу в такси?

— Не знаю.

— Он полгода ездит по ночному Лондону на велосипеде. И в определенных пунктах сидят инспектора, отмечают его наличие на маршруте. И пока он положенное не проедет, лицензию не получит. Зато уж знает в городе каждую помойку. Вот так дела обстоят у нас в Лондоне.

— А ты там был?

— Раз пять. Кате Муратовой деньги отвозил на прожитье.

Даша вскинула голову:

— Моей племяннице?

— Получается, так.

Даша спросила неуверенно:

— Как она тебе понравилась?

— Понравилась, — кивнул Малашенко. — Ну еще малолетка, конечно, но рассуждает как взрослый человек. Их там, в колледже, дрючат науками с утра до вечера.

Маневрирование между дубами прошло полегче, хотя Даша несколько раз только чудом не ободрала борта машины.

— Вы, Дарья Дмитриевна, с этих дубов аж пыль сдуваете. Все же держите интервал, не надо так круто поворачивать.

В сумерках еще раз перекусили уже в другом кафе. А потом продолжили гонку по асфальту уже при включенных фарах. И тут Даша неожиданно для себя прокричала:

— Дави на педаль, зараза!

Малашенко одобрительно засмеялся:

— Будете ездить, Дарья Дмитриевна. Не скажу, что покатитесь как бог, но как ангел — получится. Завтра отработаем скоростную езду задом.

— А зачем задом?

— А вдруг у вас в коробке скоростей полетят все передачи, кроме задней? Придется задом и ехать. В этом нет нарушения правил дорожного движения.

Костер догорал, лишь изредка вспыхивая голубыми языками пламени. Неподвижный воздух еще сохранял густой запах хорошо прожаренных на мангале шашлыков. Стройные, высокие сосны окружали маленький охотничий домик. Озеро отражало поднявшуюся луну, и водную гладь лишь изредка нарушала всплеснувшая рыба.

Сотоцкая и Артемьев, лежали у прогоревшего костра на широкой лавке, укрывшись толстым узбекским одеялом верблюжьей шерсти. Долго молчали — устали за эту длинную субботу с рыбалкой, купанием, шашлыками, вином и любовью. Артемьев закурил и спросил:

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем, в общем-то.

— А в частности?

— Сказать по правде, Глеб, тошно мне подчиняться этой сопливой Дарье. Я до своей должности ползла более десяти лет. С потом и кровью. А ей все само свалилось в руки. Я понимаю, что это мелочно — так думать, но пересилить себя не могу.

— Лида, я тебе прямо скажу, и не обижайся. Как бы ты еще ни пыхтела, но ты достигла предельного уровня своей компетенции и дальше уже не подымешься.

— Знаю. Только я про другое. При Володьке Муратове мы все четко знали свою работу. Пусть винтики и шестеренки в его машине, но каждый знал свою перспективу. А эта дрянь предъявляет совсем иные требования. Я не желаю ей подчиняться.

— Какой видишь выход из положения?

— Можно наладить с Дарьей отношения. А можно так крупно ее подставить, что она сама убежит домой. Или попадет в тюрьму.

— Даже так?

— Да. На последний, тюремный, вариант мне прозрачно намекнул наш главный бухгалтер Чмонин Станислав Викторович.

— А ему чем Дарья не угодила?