Богатство идей. История экономической мысли

Однако также и в случае контрактного подхода форма государственной власти рассматривалась с точки зрения необходимости сохранения целости общества. Более того, авторы, считающиеся отцами основателями экономического либерализма, такие как Мандевиль (см. ниже, подразд. 4.7), и в еще большей степени авторы меркантилистского периода полагали, что преследование частных интересов отдельными индивидами может привести к общему благу или прогрессу только в том случае, если они должным образом корректируются в правильном направлении умелой государственной властью. Теории сдержек и противовесов, применяемые не только (как в случае Монтескье) к различным политическим институтам, которые составили современное государство, но также и к взаимодействию страстей и интересов, могут быть также рассмотрены в таком свете: как мы увидим в следующей главе, смитовское смешение индивидуального интереса и «нравственной симпатии» представляет интересное развитие этой линии размышлений.

4.3. Мотивация и последствия человеческих действий

На протяжении столетий наиболее значительные социальные мыслители человечества (Макиавелли не меньше Мандевиля или Смита, Беккариа и Верри так же, как Бентам и Джон Стюарт Милль) принимались за анализ человеческого поведения и функционирования общества начиная с двух ключевых вопросов. Первый вопрос о том, какие импульсы направляют человеческие действия, тогда как второй касается последствий для общества от более или менее радикальной эгоцентрической мотивации или, другими словами, мотивации, не направленной напрямую на хорошее функционирование общества или на коллективное благо.

Несложно понять значение первого вопроса, поскольку анализ того, «что должно быть» переходит к тому, «что в действительности есть».

В Средние века, как мы видели выше, преобладавшая идея заключалась в том, что человеческое поведение должно руководствоваться божественными целями и любое действие или мысль, противоположная этой идее, должны быть отвергнуты не только как грешные, но и как абсурдные. Определение «правильного» поведения распространялось с правильного поведения индивида на поведение, навязанное самим обществом, порицавшим случаи отклонения. В подобных обстоятельствах придание автономии «тому, что есть» означает легитимизацию поведения, не соответствующего заповедям религиозной этики, признавая как его распространение, так и, по крайней мере в некоторых случаях, его целесообразность.

Макиавелли, как мы видели выше (см. подразд. 3.3), резко порвал со средневековыми воззрениями, тогда как культура протестантской реформации установилась на промежуточной позиции, которую М. Вебер [Weber, 1904–1905; Вебер, 2006] считал основанием для рождения капитализма, поскольку она признавала легитимность действий, направленных на индивидуальное обогащение. Сильная сторона протестантских воззрений заключается именно в том, что в них избегается противостояние между индивидуальными и коллективными интересами, примиряя признание роли индивидуальных интересов, как стимула конструктивных действий, с сохранением принципа морального суждения, сравнивающего различную мотивацию поступков и допускающего неодинаковое отношение к деструктивным и конструктивным действиям. Это решение очень близко к тому, что предложил Смит с его одновременной защитой рынка и «этикой симпатии».

Естественно, признание, что человек следует не только религиозным заповедям, не означает полного отрицания их роли; здесь мы имеем дело с одновременным присутствием множества различных мотиваций, стоящих за человеческим поведением. Дискуссия о подобных мотивациях была гораздо более сложной, чем может показаться исходя из того способа, которым она слишком часто была представлена, а именно как противопоставления эгоистического и альтруистического поведения.

Мотивы человеческой деятельности суммируются в двух понятиях, «страсти» и «интересы», каждое из них на самом деле вмещает целый набор особых элементов, которые не могут быть сведены к общему знаменателю. Отмечается разграничение между одновременно присутствующими в человеческом поведении инстинктивными и привычными – и в любом случае нерациональными (хотя необязательно иррациональными) – элементами и элементами, которые предполагают разумный выбор, но которые, конечно, нельзя просто свести к проблеме максимизации богатства или дохода. Мы должны также иметь в виду, что во времена всеобщего распространения неопределенности рациональное поведение, разумеется, не имело универсального значения, тогда как страсти по-прежнему играли важную роль[155].

В общем, однако, исследователи экономических проблем стремятся быть рационалистами, как в смысле рассуждений о возможных последствиях различных видов поведения, формирования оценочных суждений о них путем определения их последствий, так и в смысле придания поведенческих канонов агентам, выступающим объектом их изучения.