Богатство идей. История экономической мысли

Смит, напротив, считал, что преодоление разделения труда совершенно невозможно. Увеличение производительности и растущее экономическое благосостояние, ставшие возможными благодаря углублению разделения труда, являются предпосылкой прогресса человеческого общества. Всё это, однако, воспринимается как непрерывный процесс, где нет никакой возможности кардинально изменить устройство рыночной экономики и полностью преодолеть ее ограничения и недостатки, такие как принудительность труда и неравенство общественных условий. Взгляды Смита можно, пожалуй, связать с реформистским направлением современных политических дебатов, которое противостоит как консервативному течению мысли, считающему бессмысленным любое вмешательство, противодействующее ситуации социальной болезни, так и, с другой стороны, революционным надеждам на социальное возрождение (см. о Смите и Марксе: [Roncaglia, 1989; 1995с]).

Прочная вера в человека, хотя он и признается, по существу, несовершенным созданием, а также в возможность прогресса человеческого общества, составляет общий элемент учения Смита и культуры Просвещения XVIII в. Но также и прежде всего эта вера представляет то позитивное послание, которое делает труд шотландского мыслителя исходной точкой для размышлений о человеке и обществе.

6. Экономическая наука в период Французской революции

6.1. Способность к совершенствованию человеческих обществ: между утопиями и реформами

«Славная революция» в Англии в 1688 г. произошла практически без кровопролития и, хотя она и ознаменовала радикальное изменение политического порядка, не произвела резкого разрыва в непрерывности английских институтов. Напротив, Французская революция 1789 г., а особенно ее последовавшая за тем радикализация, в который раз и в драматичных условиях поставила перед социальными мыслителями два главных вопроса. Во-первых, может ли изменение институтов привести к лучшему обществу, в том числе – и, возможно, прежде всего – в материальном смысле, а значит, и к лучшему функционированию экономики? Во-вторых, если издержками изменения являются насилие и кровопролитие, как было очевидно в случае Французской революции, оправдывают ли преимущества, которые могут быть получены, эти затраты?

В XVIII в. традиция Просвещения дала в большей или меньшей степени положительный ответ на первый вопрос: вмешательство благожелательного государя, направляемого разумом, может благоприятствовать общественному прогрессу, который в любом случае остается направлением, в котором стремится идти человеческая история. Второй же вопрос представлял реальную проблему для представителей Просвещения, которые, в общем и целом, принимали как факт абсолютную власть национальных монархий и ограничивали свои предложения вмешательством в области экономических проблем и социальной политики.

Однако ко времени Французской революции существовали и другие течения мысли, которые совсем иначе отвечали на основные вопросы, касающиеся организации общества. Это, с одной стороны, консерваторы, которые считали, что усилия, направленные на поощрение социального прогресса, тщетны, а с другой – революционеры, которые считали, что радикальное изменение является необходимостью, в частности и для политических институтов.

Последние часто вдохновлялись утопическими моделями идеальных обществ, основанных на различных формах коллективизма, распространяемого не только на контроль над средствами производства, но также и прежде всего на обычаи повседневной жизни. Как литературный жанр утопические произведения вошли в обращение в конце XVI в. (см. выше примеч. 10 к гл. 2); во Франции XVIII в. казалось, что они созвучны рационалистическому духу Просвещения, посвященному культу «ясных и отчетливых» идей (если вспомнить высказывание Декарта). Такой культурный климат поощрял интеллектуалов верить, что человеческий разум способен создать такую институциональную систему, которая превзойдет унаследованную из истории; более того, некоторые особенно смелые умы заходили так далеко, что, основываясь на признании превосходства таких «систем» над старыми, утверждали, что существует право и даже обязанность навязывать их реализацию перед лицом сопротивления твердолобых правителей и невежественных масс.