Богатыри не мы. Новеллы

Стоит царевич Серега, а на него сверху дождик капает – это царевна Агриппина Кащеевна по своей горькой доле плачет-убивается.

Не выдержал тут добрый молодец и крикнул: «Не плачь, красна девица! Авось я тебя освобожу из неволи!»

«Как же ты меня освободишь?» – спрашивает его Агриппина. «К батюшке твоему пойду и посватаюсь», – отвечает Серега. «Ой, что ты, что ты, и думать не смей! Батюшка мой бессмертный, тебя на бой вызовет да и погубит. Давай лучше я тебе косы свои спущу, ты ко мне и поднимаешься, а?»

Почесал царевич голову, пораскинул умишком: «Была одна птичка в клетке, а ежели я к ней залезу – две станет! Что же делать?»

Думал-думал – и придумал! «Эй, краса ненаглядная, ты лучше косы свои к окошку привяжи да сама по ним ко мне спускайся. Я тебя домой увезу, женой мне будешь, царевной, а придет срок – и царицей!»

Теперь Кащеевой дочке пришел черед думать. «Коли я косы привяжу да спущусь, потом их обрезать придется. Как же без косынек своих останусь?» Но поглядела Агриппина на чернокаменный дворец, на дремучий лес вокруг, потом на Серегу, что внизу стоял, рукой махал, и решилась.

Привязала она свои косы, спустилась вниз и говорит: «Вот она я. Не хочу я быть Кащеевной, не хочу людям вредить, грипп-простуду на них насылать. Руби мои косы, свет-Серега, и бери меня в жены!»

Обрадовался царевич, выхватил меч-кладенец, махнул раз, махнул другой – а косы-то и не рубятся! Заколдовала косы внучкины Баба-Кикимора, крепче железа, крепче камня их сделала.

«Что же нам делать, суженый мой?» – спрашивает Кащеева дочка. «Не бойся, Агриппинушка, не плачь, милая. Я сейчас наверх поднимусь, косы твои отвяжу, ты и беги прямо к моему батюшке, царю Ивану Стодевятнадцатому. Пусть он войско поднимает да на Кащея войной идет, а я покамест в твоей светелке оборону держать буду!»

Не знали Серега-царевич и Агриппина Кащеевна, что Баба-Кикимора давно уже их разговоры подслушивала. Как услыхала старая ведьма, что за беда Тридевятое царство ждет, бросилась она опрометью в светелку, сама косы внучкины отвязала и вниз скинула.

«Езжай с ним куда хошь, – кричит, – непокорница-своенравница! Езжай, чтобы духу твоего не было! А приданое после обозом пришлем…»

Обрадовались тут Серега да Агриппина, обнялись и рука об руку через дремучий лес пошли. Пробрались сквозь чащу, сели на коня и помчались что есть духу.

* * *

Царь Иван Стодевятнадцатый благословил молодых, под венец поставил. Обручились царевич Серега и Агриппина Кащеевна, свадебку веселую сыграли, даже тестюшка приезжал – молодых поздравить.

Все, сказке конец, закрываем ларец.

Договорил старичок, закрыл глаза да и захрапел с присвистом, словно в носу у него бузинная свистулька вставлена была.

– Э, дед! – толкнул Бояна Илья. – Мы так не договаривались! Ты мне что обещал, пенек трухлявый? Ты мне про Марьюшку мою обещал обсказать, а вместо этого какую-то семейную сагу выдал. А ну, рота, подъем!! Форма одежды – голый торс, выходи строиться!

Боян подскочил на месте как укушенный, глаза открыл и запричитал, точно на свадьбе:

– Ой, не губи, ой, не дави, славный богатырь! Запамятовал я, упустил самую мякотку, финалочку былинную!

– Ну так давай, рожай, – покачивая булавой, посоветовал Илья. – Время не ждет!

– Истину глаголешь, Илья Иванович. Ну, так слушай, – Боян снова уселся поудобнее, закатил глазенки и завел своим заунывным голоском: – Все бы хорошо и ладно стало в тридевятом царстве, кабы не одна беда-напасть – засохли цветы-вониолусы, что у подножья Черной башни росли. Раньше-то Кащеева дочка их своими слезами поливала, а теперя некому стало в светелке горевать да плакать.

– Да и Блуд с ними, с вониолусами этими! – махнул рукой Илья. – Подумаешь, велика беда!

– Велика, ой, велика оказалась беда… – Боян затряс бороденкой. – Дело в том, что сама Баба-Кикимора те цветы пуще всего на свете любила…

– Эстетика! – понимающе кивнул Илья.

– Какой там, – махнул рукой Боян. – Есть она их любила. В салате или квашеными. В общем, деликатес, понял?

– Понял, понял, Марьюшка моя при чем?

– Ну, Кащей, он ведь от возраста да и по наследственности невеликого ума мужчина, прямо скажем, – рассудительно проговорил Боян. – Вот в силу своих способностей он и рассудил – новые слезы нужны, и чтобы катились они из глаз таких же голубых, как и у дочери. И чтоб волосы, губки и прочее – все такое же было. Смекаешь?

– Смекаю… – прорычал Илья, закатывая рукава. – Это что же, сморчок ты вонючий, по-твоему выходит, что Марьюшка моя на Кащеевну похожа?! Да я тебя!..

– Погоди, Илюшенька! – взмолился Боян, проворно сунул руку за пазуху и вытащил парсунку на липовой дощечке. – Гляди!

– Ты пошто лик Марьюшки моей с собой таскаешь? – еще более нахмурился Илья. – Извращенец, штоле?

– Да не Марьюшка это, а сама царевна Агриппина Кащеевна Царева, жена царевича Сереги Ивановича! – выпалил Боян. – Видал, как схожи? Теперь понял?

– Теперь понял… – прошептал Илья, глядя на ненаглядный лик. – Точно извращенец…

8