Бояна Илья отпустил под вечер, когда огненный лик Ярилы потускнел и ленивым колесом закатился за синие горы. Старик был пьян, охрип от песен, но бодро вышагивал по дороге, пыля лаптями и время от времени выкрикивая:
Илья посмотрел ему вслед, потряс опустевшей баклажкой, пальцем подхватил последнюю, прозрачную, как бриллиант, каплю спирта и слизнул ее шершавым языком.
– Эх, чего ж его все время не хватает… – с тоской проговорил богатырь и зашвырнул баклажку в придорожный бурьян.
Пить с Бояном Илья затеялся после того, как осознал все выданные стариком на-гора новости. Сказать, что были они безрадостными – значит ничего не сказать. Марьюшка ненаглядная сидела в Кащеевой высокой-превысокой Черной башне и поливала слезами вониолусы Бабы-Кикиморы, и освободить ее не было никакой возможности, окромя прямого решительного штурма, сопряженного с широкомасштабными боевыми действиями, влекущими за собой большие человеческие жертвы, разрушения жилого фонда и изменение рельефа местности.
Попытку договориться с Кащеем добром Илья отмел сразу как несостоятельную. Во-первых – с кем договориться? С Кащеем?! Ага, щаз! А во-вторых, когда это русские богатыри с кем-то договаривались? Он же Муромец, а не Муромович.
Оставался только конфронтационный, сиречь военный вариант развития событий. Но для его реализации требовались: а) оружие, обмундирование и амуниция с боеприпасами; б) живая сила в количестве, достаточном для выполнения задания.
Ни того, ни другого в наличии не наблюдалось. Обо всем этом Илья успел подумать, пока потчевал Бояна спиртом и пел с ним военные песни.
Свечерело. Надо было что-то делать. Ничего не происходило. Сивка копытил землю, добывая трюфели. Взошла луна. Ветер шумел в ивах, в пруду квакали лягушки. Наступил тихий час теней.
– Твою же ж мать! – с чувством произнес Илья в пустоту волнующихся пространств.
Он не знал, что делать.
Богатырь свято чтил завет старого китайца Сунь Цзы: «Война – это путь обмана», и рад был бы обмануть всех и вся, а уж особенно Кащея, но понятия не имел, как совершить сие достославное деяние. Ложиться спать не хотелось, и опять же по двум причинам – утром наступит похмелье, это раз, и ничего не изменится – это два.
В темноте по дороге прошли двое путников невысокого роста. Они пошатывались, цепляясь друг за друга, загребали пыль волосатыми ногами и на два голоса тянули заунывную песню:
Второй немедленно откликнулся:
Тут снова подхватил первый, тоненьким и тоскливым голоском:
Второй путник не замедлил с ответом, сурово допев:
Путники прошли мимо Ильи и канули в ночной тьме, только их и слышали.
– Мне бы тоже эльфов рати несметные не помешали, – проворчал в бороду Илья.
До самого рассвета думал богатырь тяжкую думу, да так ничего и не придумал. И когда солнечная супонь ослабла и позволила светилу расталдыкнуть лучи по белу светушку, Илья поднялся, с хрустом потянулся и запрыгнул на Сивку.
– Вот всегда одно и то же, – сказал богатырь, умащиваясь в седле. – Как не мозгуй накануне, а все одно в бой едешь, будто кувшин…
– Поясни! – прошелестело из бурьяна.