Богатырщина. Русские былины в пересказе Ильи Бояшова

ри года с той поры минуло, и вновь беда приключилась с Киевом. Подошёл к киевским стенам с несметной ордою собака Калин-царь, хочет он разорить стольный град, чернедь-мужичков повырубить, Божьи церкви на дым пустить, князю Владимиру отсечь голову и сесть на правление с княгиней Апраксией. Подзывает Калин-царь посланника, даёт ему посыльную грамотку и вот что послу наказывает:

– Как приедешь на посыльный двор и сойдёшь со своего коня, ты коня своего не привязывай, сам же поднимись по каменным лесенкам в палату белокаменную. Как пройдёшь той палатой, увидишь гридню столовую. Ты дверь в ту гридню ногой распахивай, не снимая шапки с головушки, подходи затем к дубовому столу, становись напротив Владимира. Положи ему грамоту на золотой поднос, говори таковы слова: «Ты, Владимир-князь стольно-киевский, прочитай-ка посыльную грамотку, посмотри, что в ней понаписано. Очищай-ка ты стрелецкие улочки и большие боярские дворы, а по всем тем улицам-дворам наставь сладких хмельных напиточков: да чтобы стояла бочка о бочку близёхонько. Будет из чего пить царю Калину с его великой ордой».

Посол собаки Калина своего коня на посыльном дворе не привязывал, отворял он ногой дверь в княжескую гридню, шапки не снимал перед Владимиром. Положил посол князю на золотой поднос посыльную грамотку, а в ней Калином понаписано в срок очистить стрелецкие улочки и большие боярские дворы и поставить там хмельные напиточки, чтобы стояла бочка о бочку близёхонько.

Прочитал князь грамотку, сел на червлёный стул и отписал грамотку повинную: «Дай мне, Калин-царь, три года да ещё три месяца, три месяца да ещё три дня, чтобы очистить все улицы стрелецкие, все широкие боярские дворы, чтобы расставить повсюду сладкие хмельные напиточки».

Отослал князь ту грамотку. Согласился Калин, дал князю три года и три месяца, три месяца и ещё три дня.

День за день ведь, как и дождь дождит, а неделя за неделей, как трава растёт, год же за годом, как река бежит. Вышел срок: вновь подъехал к Киеву царь-собака со своей ордой. Стал тогда князь по горенке похаживать, ронять с ясных глаз горючие слёзы, по́том своим умываться, шелковым платком утираться.

Говорит Владимир:

– Все могучие богатыри-то от меня поразъехались, все они на меня обиделись – возвратился один Илья, да я его запер в подвалы без еды, без питья на верную смерть. Некому стоять теперь за веру, за Отечество. Некому хранить Божьи церкви. Некому сберечь князя Владимира с княгиней Апраксией.

Говорит тут младшая племянница Любава Путятична:

– Ты, дядюшка, не печалься, не кайся, а спустись-ка лучше в глубокие погреба – посмотри, не жив ли седой Илья Муромец.

Отвечает князь:

– От Ильи-то Муромца разве что обглоданные косточки остались.

Младшая племянница Любава Путятична просит:

– Спустись в погреба, дядюшка.

Владимир, князь стольно-киевский, берёт золотые ключи, открывает двери в холодные погреба, подбегает к железным решёточкам. Отворяет он решётки – а там встречает его Муромец. Илья в погребах сидит, не старится: у него там запасены перины, пуховые подушки, тёплые одеяла; еда-питье на столе стоит, восковая свеча в углу горит. То княжья племянница Любавушка Путятична приказала своим слугам сделать поддельные ключи, натаскать в погреба перины, подушки и одеяла, кормить Илью досыта, поить допьяна, давать ему сменную одежду.

Берёт князь богатыря за белые руки, за золотые перстни, выводит из погребов в белокаменную палату, ставит напротив себя. Целует Илью князь в сахарные уста, заводит его за дубовый стол, кормит лучшими яствами, поит лучшими мёдами да винами.

Говорит он Илье Ивановичу:

– Ах ты, богатырь седой Илья Муромец! Наш Киев в полону стоит. Обложил его собака Калин-царь со своей ордой. Постой-ка ты за веру, за Отечество. Постой за славный Киев-град, за Божьи церкви, за меня-то, князя Владимира, и за мою княгиню Апраксию.

Отвечает старый богатырь Илья Муромец:

– Не тебя мне жаль, князь Владимир, и не княгини твоей Апраксии. Жаль мне твою племянницу Любавушку. Жаль жён беспомощных, малых деточек. Постою я за Божьи церкви, за веру и Отечество.

Вышел богатырь из белокаменной палаты, спустился по каменным лесенкам, пошёл по городу Киеву, по улицам-переулочкам. Зашёл Илья на конюший двор, заглянул в стоялую конюшенку, посмотрел на своего богатырского коня, поцеловал его, погладил.

Сказал он слугам-конюхам:

– Ах вы, слуги мои любимые, верные конюхи, хорошо держали верного друга, богатырского коня моего, Бурушку Косматечку.

Стал он Бурушку засёдлывать. На коня он накладывает шелковенький потничек, а на потничек накладывает подпотничек, а на подпотничек войлочек, а на войлочек седёлко черкасское. Подтягивает Илья затем двенадцать шелковых подпруг, шпилечки он втягивает булатные и стремяночки покладывает булатные, пряжечки покладывает из красного золота, и всё не ради красы – ради богатырской крепости. Подпруги шелковые тянутся, да не рвутся, булат-железо гнётся, да не ломается, пряжечки из красного золота мокнут, да не ржавеют.